Предпоследний Декамерон, или Сказки морового поветрия

Завтракать почти никто не мог. Вяло пожевав, кто что нашел, все, кроме Кати и старика, не сговариваясь, полезли наверх. При белом свете дня на Татьяну было страшно смотреть. Она уже не кричали и не плакала. Ее дочку увел «дядя Боря», которого девочка парадоксально выделяла из всех мужчин, верно, смутно чуя в нем что-то особенное, другим недоступное. Убитая вынужденным ожиданием женщина неподвижно сидела на поваленном стволе недалеко от люка и стеклянным взглядом смотрела перед собой. Напрасно Оля Большая и Маша, сочувственно прилипшие к ней с обеих сторон, пытались наглаживать ее по рукам и бормотать обнадеживающие слова: Татьяна не реагировала, только изредка раздраженно дергала то одним, то другим плечом.

– Слушайте, у нее руки совсем ледяные, хотя куртка на пуху, и вообще тепло сегодня… – прошептала Маша, перегнувшись к Оле за спиной Татьяны. – Беда какая… Думаете, придет?

– Я молюсь, – быстро ответила та.

Маша хотела было ядовито прошипеть, что мальчишка тоже, видимо, ушел помолиться, но вдруг ее словно что-то толкнуло изнутри: а Кого она сегодня ночью, снова лежа без сна, придавленная тьмой, как могильной плитой, на своей жесткой клеенчатой кушетке, давясь слезами, инстинктивно просила пощадить ее собственного сына, не пустить в зачумленный, дышащий черной смертью город? Маша выпрямилась и старательно погладила Таню по плечу:

– Он вернется, вот увидишь, – в сотый раз повторила она, но на этот раз ни с того, ни с сего почувствовала в этом странную, ни на чем не основанную уверенность – уверенность, которая словно пришла извне.

«Борис! – пронеслось у нее. – Он тоже чувствует, когда у других все закончится благополучно! И я вот сейчас, кажется, тоже… Откуда же это приходит?!».

Мужчины поодиночке наматывали широкие круги вокруг отваленной крышки люка, мучительно вглядываясь в чащу на все четыре стороны. Время как остановилось – теория относительности работала на «ять». К половине второго всеобщее напряжение почти достигло предела, и карантинники невольно подтянулись поближе ко входу в родной бункер и тупо раскачивавшейся на своем замшелом бревне Татьяне. Мужчины значительно переглядывались, но и без слов было ясно, что до трех часов никто не выдержит…

Но ровно без пяти два, когда вглядываться в глубь тоскливо шумевшего леса уже перестали, Митя вдруг, как ни в чем ни бывало, словно вырос перед ними среди елок, никем не замеченный в защитного цвета куртке и темно-оливковых штанах… Мать молча вскочила, хотела кинуться к сыну, но вдруг схватилась за ворот свитера: она силилась сделать вдох, но воздух не шел в сведенное судорогой горло – выпучив глаза, Татьяна сипела, громко втягивая его в себя… Женщины бросились к ней, защебетали, уговаривая успокоиться.

Мужчины пару минут не произносили ни слова.

– Любуйся. Твоя работа, – указав подбородком на Татьяну, коротко бросил, наконец, Макс и отвернулся.

Одним движением он метнул свое тренированное тело в открытый люк; сплюнув, Борис последовал за ним.

– Не понял, а чо тут у вас такое-то? – удивился Митя. – Мам, ты чего, а? Я же русским языком написал – к обеду приду… Я вот и два пауэрбанка зарядил – твой и свой. Теперь хоть со светом будем…

– Написал?!! Написал?!! – обретшая голос Татьяна подскочила к сыну и замолотила кулаками по его плечам. – Ты хоть соображаешь, что ты наделал?!! Что ты со мной сделал!!! Со всеми нами!!! Идиот!!! Мерзавец!!! – схватив за локти, она стала трясти парня с такой силой, что, казалось, он сейчас рассыплется на кусочки.

Станислав бросился между ними, отталкивая Митю, отрывая руки его обезумевшей матери:

– Таня, все… все… Все закончилось… Сейчас идите… Идите вниз… Возьмите пауэрбанки, зарядите всем айфоны… Вам надо покушать и лечь… Прийти в себя… А я здесь сам… С ним… По-мужски… Идите… Таня, пожалуйста… И не ждите нас к обеду. Мы потом.

– По-мужски, как же! – вспылила Маша. – По-мужски ему надо морду сейчас набить так, чтоб в подушку превратилась! А вы такой же прихожанин церковный, как он! Вы его, еще, поди, похвалите за стойкость в вере! А что он чуть мать родную не угробил… И нас всех подставил…

– Мария! – громко призвал Станислав. – Не говорите, о чем не знаете. Помогите лучше Тане спуститься! И оставьте нас, в конце концов.

– Он педагог, если помните, – сказала ей на ухо Оля Большая. – И уж поверьте мне: из разговора с ним Митя вынесет побольше, чем из банального мордобоя.

Татьяна все еще плакала, но уже нормально, со вздохами и всхлипываниями, просто как женщина, пережившая сильное потрясение, и покорно дала себя увести – только Маша укоризненно оглядывалась на ходу…

* * *

– Ну, что, гонимый за веру, – строго сказал Станислав, проводив глазами последнюю макушку, исчезнувшую в люке, – сам-то понимаешь, что наворотил?