Предпоследний Декамерон, или Сказки морового поветрия

Иногда я помогал маме развозить товар по лавкам – она не водила машину, среди женщин того поколения это было не принято. И вот, приехал я в один такой киоск, разгружаю и записываю книги за прилавком, болтаю по ходу дела со знакомой продавщицей. Подходит покупательница – старушка лет восьмидесяти, очень чистенькая и опрятная, с ясными голубыми глазами, приятно взглянуть. Просит посмотреть золотые крестики, хочет сделать внучке подарок. Продавщица услужливо выкладывает перед ней черную бархатную подушечку, старушка выбирает и параллельно говорит о жизни – ну, все знают, что со старыми людьми это часто случается. Оба мы – продавщица и я – лезем вон из кожи, чтобы продать ей золотой крестик, потому что по отчету я вижу, что торговля сегодня шла совсем не бойко. Поэтому мы особенно внимательны и чутки, реагируем на каждое бабушкино слово. А она знай себе говорит:

– Я-то всегда была верующая. Особенно на войне. Там-то уж куда без этого? Там атеистов не бывает… Когда на тебя бомбы сверху падают – веришь-не веришь, а закрестишься… А я – так вообще во фронтовой разведке служила… Радисткой. Уж и не помню, сколько раз линию фронта туда-сюда переходила с ребятами… Однажды все погибли, только я выползла с картой и без рации, раненая…

Мы с продавщицей прониклись к ней глубоким уважением. Вытащили другую бархотку – с крестиками подешевле, раз уж не удалось с ходу всучить ей дорогой. Старушка снова выбирает – и дальше рассказывает:

– На фронте я и приняла святое крещение. В оккупированной деревне. Там нам священник очень помог, он и сказал потом – мол, ребята, если кто из вас некрещеный, так давайте я вас сейчас окрещу, а то не ровен час… Я согласилась и наш сержант тоже – никто не смеялся. Все понимали. Дал мне священник крестик – простой, оловянный… И я никогда больше с ним не расставалась на фронте, только через много лет после войны, уже здесь, в Москве, в церкви Всех Святых, что у Сокола, купила себе серебряный.

Тут она выбрала крестик – средний по величине и стоимости – и оплатила его. Мы расчувствовались и спросили напоследок:

– А что, на фронте начальство вас за это не ругало? Ну, за то, что вы крестик носили?

Бабуля подняла на нас свой небесный взгляд:

– Конечно, на шею надевать было нельзя! Я носила его в левом нагрудном кармане, под пуговицей. Рядом с самым святым, что только может быть у человека… – она сделала торжественную паузу и пояснила: – Рядом с партбилетом!

Далее последовала классическая немая сцена.

Засмеялись все – кроме Соломоныча. Он обиженно набычился, но через какое-то время не сдержался:

– Я в свое время тоже был членом партии. И многие порядочные люди были. И ничего плохого в этом не видели. Потому что, если ты не член партии, то разве сможешь работать заведующим столовой? Вам не понять. А тогда было так: хочешь не хочешь – а вступишь…

– …не в говно, так в партию… – без выражения закончил Борис.

Все опять прыснули

– Вы желаете меня обидеть? – агрессивно поинтересовался Соломоныч, и сразу стало ясно, что такому желающему это себе дороже выйдет.

Татьяна замахала руками:

– Вы лучше рассказывайте, Марк Соломонович… Не слушайте их… Ну их всех…

– Ну, ради вас, Танечка… Я, пожалуй, расскажу историю, как один юноша скучал по одной девушке…

История седьмая, рассказанная грустным евреем Соломонычем, о том, как юноша скучал по девушке, которую не знал в лицо.