Предрассветные боги (СИ)

— С чего мне серчать-то? Она еще в той, прошлой жизни трудилась над познанием людей. А я их тогда толком-то и не узнала. Слишком быстро все случилось, коль помнишь.

— Да уж, — нахмурился Перунка столь сумрачно, что его мальчишеское лицо, будто враз состарилось. — Здорово ты тогда весь наш народ перепугала. Особо тех, кто в этом мире уж и жить наладился. С того испуга они вон чего понатворили. Чуть всю землю по ветру мелким крошевом не пустили. Лишь ты явилась, как заводилы того безобразия рядиться навострились, дабы тебя извести половчей. Такую ж, как ты, нелегко убить. Там у нас, небось, и соперников для тебя не сыскалось бы?

— Не сыскалось бы, — сухо подтвердила Мара и внезапно полюбопытствовала: — А ты, никак, тоже порешил не расти наперед лет? С виду вон совсем чуток старше себя нынешнего. Сам скумекал, или Жива надоумила?

— Она, вишь, как-то обмолвилась, будто ничего доброго для нас в скором росте нету. Будто поспешаем мы расти в ущерб же себе самим. Но, я тогда ее слова пропустил мимо ушей. А вот уже у сакха вдруг припомнил. Так и этак судил, и принял для себя: дать телу расти своим чередом. Крепить, понятно, его повсеместно, но наперед времени не лезть. Пусть все идет, как ему положено. Жива, думаю, нынче не старше меня выглядит?

— Да. Она тож на рост не налегает.

— А как родичи наши небесные? — вдруг искренно загорелся любопытством Перунка.

— Благополучны, — обрадовала Мара. — Леля, что у Баиры народилась, изрядная подмога для Живы. От хвороб людей избавляет. Бабы, так те и вовсе души в ней чают. При ней-то почти и позабыли, как от родов помирали. Народ, как мы и задумывали, растет помаленьку. Думаю, до нужных для переселения пределов вырастет быстрей, чем мы загадывали. Жива со мной согласна. Леля же, как и она, целиком занята своими делами. Ей шибко любопытны и сами люди, и мир этот. Душу-то, вишь, не переделать, в каком бы теле не сидел. Я рада, что мне не пришлось их памяти лишать, а с ней и любимого заделья.

— А твоя Сида, чую, таких же радостей тебе не доставила? — усмехнулся Перунка.

— Так мы изначально ведали, что беспуту нашли, — пожала плечами Мара. — Многого-то от нее и не ожидали. Хотя с мальчишками малыми она возится с пользой. Заранее воинов из них растит. Тоже дело хорошее. Да, как и сговорились, провожает души за кромку, — едва приметно скривилась она. — Уж больно ты удачную ипостась ей нашел. Для людей то крайне важно. А по сути пользы с нее не больно много. Впрочем, и вреда. Народ-то ее здорово привечает, хоть тишком и полагает бестолковушкой. А прозываться наша Сида стала Жалеюшкой-Желей. Чего скалишься? Тебя-то иль меня столь ласково не обзовут. Как видишь, к месту пришелся наш летун бескрылый. А вот другого я пока еще в мир не выпускала. Только нынче и решилась.

— Погоди-ка, — Перунка без стеснения полез ей рукой за пазуху, пошуровал там и подивился на собственную бестолковость: — И как это я сразу-то не приметил? Не разглядел под распоясанной паркой, как ты животом-то набухла. То-то Ирбис весь светится. А чего ж так затянули-то? Целых пять лет не чесались.

— Ну, первые-то два лета по возвращении недосуг было. Оно, вишь, свести наших-то с пришлыми трудненько оказалось. Куда, как тяжелее, чем притащить тех от сакха. Все ж таки не любят люди пришлых со стороны преизрядно. Все нутро у них против чужаков восстает. Пять лет пролетело, а они лишь теперь пообвыклись. Друг к дружке попритерлись. Но душою все еще делятся на своих и чужих. Жива была права: лишь внуки их позабывать станут, кто из них есть кто. Намаялась я с ними так, что не раз и пожалела, что ввязалась. Не виси над славнами черной тучей кровосмешение, так сроду бы на себя столь трудов не понавешала.

— Ты давай ближе к дитю, — напомнил Перунка, не желая выслушивать ее нудные жалобные сказы о том, как тут без него народ бедовал. — О прочем я еще от прочих понаслушаюсь. Тоже вот еще докука впереди ожидает, чтоб ей треснуть! Так чего после-то, спустя пару лет не выпустила летуна в мир?

— Чего дурака-то корчишь? Прям-таки, вовсе не понимаешь! — чуток вскипела Мара, но попридержала себя, дабы не разругаться с тем, по кому вполне даже чувствительно соскучилась: — Я ж, коли помнишь, память-то его хворую вычистила до самого донышка. Нет, было б тогда времени поболе, я бы еще повозилась. Покумекала бы, как ему его самого сохранить. Пусть не целиком, так хоть бы что-то. Да, чего теперь-то гадать? Так и вышло, что поначалу, как вернулись, я о нем таком пустом и вовсе запамятовала. Говорю ж: недосуг было. Три лета назад Жива принялась меня понукать, мол, пора бы душеньку живую пробудить. Дескать, учить пора: вернуть ему его прошлое, сколь возможно, да одарить будущим.

Мара приподнялась, бросила под себя Перункин сокуй и разлеглась, давая покой усталой спине. Еще чуток помолчала, пялясь на реку, а после продолжила: