Предрассветные боги (СИ)

— Ну, этого пентюха ты довольно знаешь, — понизил голос и Перунка. — Сколь он у Баиры кровушки повыпил, так за лето не рассказать. Первые два лета держал ее подале от себя. Все ломался, будто дело надо делать. Да зависть к Парвиту его все ж доконала. И уж тут-то он, словно с привязи сорвался. Так-то они с Баирой любились, что мужики их стали гнать прочь от костра. Указали свой костер ладить подале в сторонке. Благо, первый выводок твоих разлюбезных волчиц уж второе лето доживал. Сторожей у нас поприбавилось. Видала, при какой стае мы нынче состоим? Это оба их выводка у нас тут. Так и вынянчили их в седлах под парками. Вукена поначалу-то страшно ругалась — еле и сладил с ней. А Вуксана ничего. Разом попривыкла к детишкам лишь кормить прибегать да вылизывать.

— Да вовсе оборзели! — нарочито возмутился Парвит, плюхаясь на сокуй рядышком с сестренкой. — Наделали детишек и втюхали нам, будто отцам законным. Мол, радуйтесь на прибыток, да сторожите его по совести. А мы вам еще наплодим для больших радостей.

— Да ладно тебе, — добродушно хмыкнул Драговит, присаживаясь по другую руку от Мары. — Не в тягость же было. А волки и впрямь кстати пришлись. Вы чего тут затаились? — сощурился он на богов. — Иль чего замыслили?

— Чего сразу: замыслили? — надулся Перунка. — А то нам после разлуки и обсудить нечего. Мы тоже соскучиться можем, чай не бездушные.

— Ну-ну, — выгнул бровь Драговит. — Стало быть, можно посчитать, что вы уж вдосталь намиловались. А потому и в дорогу не худо бы снаряжаться. Что-то мне уж зудит скорей до дому добраться. Да и Рагвитка на дыбы встал. Дескать, тащи сюда наших Пресветлых, коль не желаешь тут зимовать в двух шагах от дома. А то ведь они времени не чуют, — хитро усмехнулся он.

— Не чуем, — покаянно признала Мара и тяжко поднялась: — Домой, так домой.

— Как племяшку-то наречем? — нежно обнял ее подскочивший следом Парвит.

— Соней, — вылез наперед Перунка. — Она всем вашим снам хозяйка. И на особицу страстным, после коих вы подымаетесь в поту и с глупыми рожами.

Вот и направились эти двое к коням, перешучиваясь и переругиваясь. Мара с Драговитом неспешно следовали в десятке шагов за шалопутами. Старшой брат бережно поддерживал сестренку в тягости, чуя, как нелегко ей дался путь сюда, на встречу с ними. Недаром Ирбис так горячился — есть от чего. Страшился Черный лебедь за свое дитя, хоть и ведал, что по правде и не его это дочь. Но, кто убедит отца в обратном? Соня есть и до последнего его дня останется Ирбису дочкой…

— Она его и сейчас уже отличает, — подтвердила Мара братнины думки. — Знаешь, я и сама не ожидала, что она так к нему привяжется. К добру ли, не ведаю, но мешаться в их любовь не лезу. Ирбиса судьба и так обошла, как он со мной связался. Не видать ему своих детей. Разве, найдет то счастье с кем другим? Я его в том не окорачиваю… Чего ты?

Драговит и не думал прятать в бороде ухмылку, ответил прямо:

— Это вряд ли. Уж больно сильно ты его присушила. Хотя…, конечно, коли ты его обморочишь да заставишь с кем сойтись…

— И обморочу, и заставлю, — холодно отрезала Мара, крепче вцепляясь в его руку. — Каждому мужику нужен сын. Баира-то, небось, твоего скоро тебе подарит. А чем Ирбис хуже?

— Ох, и устроит же он тебе взбучку, — хмыкнул Драговит, приглядываясь к возившемуся вдали с конями зятьку.

— Ты серьезно? — удивилась богиня смерти.

И оба расхохотались: она мысленно, выдавив из себя нарочитую улыбку, а он, задрав голову, на весь белый свет во всю свою богатырскую мощь.

…………

Мара была более чем довольна тем, как на данном этапе складывались ее дела. Вживание приведенных с запада бывших рабов протекало планомерно и успешно, в основном, благодаря Живе с Лелей — сама она встревала в конфликты лишь по их распоряжению. Да и то, не демонстрируя свое участие — богиня смерти, разбирающая бытовые дрязги смертных, привносит в ситуацию еще больше беспорядка. Люди с завидным упорством, достойным более полезного применения, предпочитают верить в то, что инструменты ее воздействия на них ограничены: либо неизречимые муки, либо скоропостижная кончина. Опять эти их парадоксы мышления! С одной стороны, она у них и справедливая, и милосердая, и вообще замечательная во всех отношениях — их благородная беспристрастная смертушка. С другой, по их мнению, она никак не может выйти за рамки своей роли со всей ее атрибутикой. Нет, в принципе этот частный случай в природе их мышления она уже детально разобрала: земля не может возродиться по весне, если не умрет зимой. В том же духе и люди не смогут рожать детей, если не будут стариться и умирать — цикличность процессов воспроизводства незыблема для всех. И, осознавая это, люди весьма уважительно относятся к той, кто убирает их со сцены жизни, но любить ее не могут — эгоизм не позволяет. А вот Живу, которая не может осуществлять свои функции, пока не поработает Мара-Марена, они обожают…