Председатель

– Дрожит, – угрюмый Кожин оторвал руку от земли. – Идут.

Из-за леса на другом краю окоема выскочили первые разъезды, и уже минут через десять появились колонны польской конницы. Набранные из ветеранов Мировой войны, служивших у немцев, французов, русских, австрийцев, полки четко перестроились во фронт и двинулись вперед.

– Красиво идут…

Вот уланы, блестя стальными касками, склонили пики и перешли в галоп…

– Раздайсь!

Конники Махно, нахлестывая лошадей, развернулись и кинулись в стороны и тыл.

– Робы грязь! – проорал Кожин…

…Весь день Первая Конная добивала разрозненные остатки польских эскадронов, загоняя их к железной дороге, под пушки и пулеметы бронепоездов. К вечеру броневики группы нашли и вмяли в жирную украинскую землю конно-артиллерийский дивизион поляков.

Кончилась Pierwsza Dywizja Jazdy, как будто и не существовала вовсе.

* * *

Позади осталась оборона по Неману и Тетереву, огневой мешок под Каменным Бродом, в котором артиллерия выжгла рвавшиеся на Киев танки армии Галлера, ноты и заявления Республики Советов Лиге Наций. Европа и Америка вяло советовали Польше отойти на линию этнической границы, предложенной лордом Керзоном, но настоящая помощь пришла только из Веймарской республики. Германия закрыла границы для поставок оружия и снарядов в Польшу, после двухнедельной забастовки докеров перестал принимать транспорты с вооружением Данциг.

Красные полки двинулись вперед. Два месяца Фрунзе с Триандафиловым в Белоруссии и Медведник с Егоровым на Украине пятью ударными группами долбили польскую армию. День за днем Wojsko Polskie дергало части с направления на направление, но только теряло силы и сдавало город за городом – Станиславов, Новоград, Барановичи, Гродно, Ровно, Пинск…

А потом Украинская Галицкая армия взломала оборону под Львовом, и главковерх Лебедев бросил Первую Конную на Белз и Замость, в междуречье Вислы и Буга. Накачанная за лето конницей, самолетами и броневиками группа легко проскочила ближние тылы и ушла в глубину.

– Товарищ командир! Я два пулемета захватил, ротный приказал на бричку и в штаб.

– Как захватил?

– Это… бегу по селу, а крестьяне говорят: вон в той хате поляки с пулеметами сидят. Я в окно бомбу, сам за ней, и ну стрелять из нагана. Четырех уложил!

– Пулеметы исправны?

– Так точно!

– Так какого хрена вы их из строя взяли?! Повернуть на поляков и ударить из них! Вертай назад!

Молодой боец запрыгнул обратно на бричку, а Нестор восхищенно повернулся к Мите:

– Вот черти, что творят! Лет семнадцать-восемнадцать хлопцу! И таких – сотни!

Штаб группы занимал полчаса как отбитый у противника домик, в котором уже суетились телефонисты. Толстый, маленький начальник связи распоряжался, дирижируя телефонной трубкой в руках. Вошедшему Махно он протянул захваченную карту польского генштаба и ткнул в Хелм.

– Значит, штаб фронта… Интересно, интересно… Вчера радио было, что там Пилсудский… А кто это там у забора лежит?

– Поляк. Отстреливался до последнего. Наши окружили его, а он еще в пяти шагах стрелял.

Беленькие хатки села стояли словно вымершие, без людей. Только разбитые кое-где окна да свежие расщепы от осколков на деревьях. Ставни всюду закрыты: крестьяне на всякий случай затворили, будто это спасет от пуль. Оглушенные выстрелами куры, гуси и утки сбились в кучи, засели под заборами и у стен. Собаки, поджав хвосты, притулились к хатам и даже не пытались облаять чужаков. А над зеленой башенкой деревенского костела судорожно моталась стая голубей. Вверх-вниз, вверх-вниз…

– Митя! Давай свои броневики вот сюда, – Нестор показал сперва на карте, а потом в окно, – за батарею. И жди, когда пехота подтянется. Поляки нас окружить хотят, а мы двинем Пилсудского добывать.

Броневики «Торпедо», «Динамо», «Локомотив» и «Красное Симоново», дымя выхлопом, укатили под холм. На вершине, куда тянулся телефонный провод, стояли артиллеристы.

Грохнули пушки. В небе над станцией, пока еще занятой поляками, полетели дымки разрывов. Сзади, над селом, где был Махно, развернулся самолет, и с него к земле выбросили вымпел с длинным шелковым хвостом.

Митя поднялся на гребень, внизу справа торопливо отпрягали лошадей и разворачивали еще два орудия. Полный и солидный артиллерист медленно поднес к глазам бинокль:

– Надо парочку снарядов во-он в ту лощину, вишь, они там накапливаются.

Второй, щуплый и подвижный, скомандовал телефонисту:

– Трубка сто двадцать, правее ноль девять. Огонь!

– Огонь! – повторил связист.

Сразу же сзади бухнули две пушки и снаряды с шипением ушли вперед.

Трах! Трах! разорвались над склоном шрапнели.

– О, побежали, – степенно сказал полный, а щуплый в свою очередь поглядел в бинокль:

– Трубка сто тридцать, левее ноль шесть. Огонь!

Вдали припадали к земле и снова вставали крошечные фигурки, ветер мешал их с дымом от разрывов и пылью. По резким движениям и бегу врассыпную Митя понял, что поляки запаниковали. На взмыленном коне подскакал посыльный:

– Товарищ Махно приказал перенести огонь вперед, чтобы своих не побить – мы атакуем станцию. А вам, товарищ Скамов, приказано вместе с рейдовой группой двигаться на Хелм.