Представление должно продолжаться

В комнате почему-то не было даже стульев, наверное, их сожгли в печке зимой. На трехногом табурете сидел дымчатый желтоглазый кот и вылизывал заднюю лапу, вытянутую пистолетиком.

– Соседский, – объяснил Макс. – Ходит ко мне в увольнительную. Соседи его кормят, но у них – трое детей и все его за хвост дергают.

На спиртовке заварил ржаной кофе.

– У тебя есть еще спирт? – спросила Атя.

Максимилиан кивнул:

– Есть. Один знакомый обменял банку на крупу по случаю. Кажется, он не спекулянт, а налетчик. Как-то слегка завуалированно даже просил меня указать квартиры знакомых мне «бывших», обещал десять процентов.

– Ты не указал? – с интересом подняла голову Атя. – Зря. Все равно у них все реквизируют… Выпей сейчас спирту. Немного, пару глотков.

– Зачем?

– Надо. Выпей.

Он выпил и произнес монолог, который она как будто бы и не слушала – ходила по комнате, трогала вещи, листала книги.

– Человек не может опуститься до животного уровня и жить как звери инстинктами. Чудо подобия Божьего ему в этом препятствует. Человек может только превратиться в чудовище. Сейчас в стране наступило то особое состояние зверства, тленности, взаимного недоверия и подозрения измены, какое бывает лишь во времена гражданской войны. Мы наблюдаем не тяжелую поступь, но стремительный полет истории. Мир рушится, как старая башня. Но есть люди, которые готовы бороться с разрушением. Это целая организация, в ней – лучшие умы и чистые сердца. Есть оружие и типография. А в одном месте даже починили броневик «гарфорд», брошенный большевиками как лом. У меня в ящике лежит револьвер, бланки и шифрованные инструкции. Хочешь, я тебе покажу? Есть своя артиллерийская часть, в которую удалось на командные должности внедрить своих людей. Есть связь с Кронштадтом, с Ярославским восстанием. Ячейки организации готовы выступить в ближайшее время, согласовано, по общему сигналу…

– Люшика как-то объяснила мне, зачем в театральном представлении бывает антракт и зажигают свет в зале, – рассматривая гравюры в книге, сказала Атя.

– Зачем же?

– Чтобы напомнить собравшимся, что все это – выдумка.

– То, что я говорю, – правда.

– Тогда это – смерть, – сказала Атя.

– Да. И меня это устраивает, потому что самоубийство – грех почти во всех религиях. По одной простой причине: самосохранение Бога. Ведь он живет в каждом человеке. Убить Бога в себе – есть ли большее святотатство?

– Но еще не сейчас.

– Еще не сейчас, – эхом откликнулся Максимилиан.

И чуть позже:

– Я не могу. Ты же… ты же для меня еще ребенок…

– Выпей еще спирту. И вспомни: я, как и Люшика, хитровский ребенок, а это, как ни крути, – совсем особая порода детей.

– Да, – кивнул он, отхлебывая спирт прямо из банки. – Сейчас, уже после революции, растут другие дети. Смелые и жестокие. Мы не были такими.

– Молчи, Сарайя.

– Есть ли разница между любомудрием и словоблудием?

– Да замолчи ты наконец! Ради Творца.

Он замолчал.

Она не смотрела на него. Из ее глаз текли по щекам круглые слезы, похожие на хрустальные ягоды. Пальцы ее жили отдельной жизнью. Под этими пальцами возрождалась, трепетала, умирала и снова возрождалась его плоть.

Где были в этот момент их души? Может быть, парили в синем и холодном петербургском небе?

* * *

– Представь, один из них – фермер из Небраски. После воевал в Европе, награжден медалью. Я говорю с ним о родине на родном языке, и у меня душа поет, я вспоминаю свою бронзовую прерию…

– Это славно, Глэдис, – Люша погладила пожилую актрису по большой натруженной руке.

В этой комнате под крышей почти ничего не изменилось за прошедшие годы. Разве что старые афиши, которыми были обклеены стены, еще выцвели и пожелтели. Люша подсчитала в уме: с момента, когда маленькая хитровская побродяжка пришла сюда впервые и под аккомпанемент Глэдис станцевала танец про ковбоя Джона и дочку пастора Мэри, прошло уже тринадцать лет.

– Три недели назад я встретила того самого вора, от мести которого за убитого подельника ты меня прятала тогда, когда мы с тобой только познакомились. Теперь он хлопочет за Алекса.

– Мы все встречаемся со своим прошлым, – кивнула Глэдис. – Рано или поздно. Это как повторение урока…

– Так что же, ты теперь, после закрытия ресторана, работаешь с этими американцами? А что они тут делают? Ведь Америка как будто бы не признала большевистскую Россию…

– Это АРА – американская администрация помощи (АРА – American Relief Administration, формально негосударственная организация в США, существовавшая с 1919 до конца 1930‑х годов XX века – прим. авт.). Они раздают продукты голодающим, а еще организуют аптечные пункты и прививки. Все это – бесплатно.

– Глэдис, твои соотечественники – очень благородные люди, – серьезно сказала Люша. – Бесплатно помогать своим врагам в трудное для них время…