Представление должно продолжаться

В Ключах нынче почти пусто. Бывшие служащие усадьбы предпочитают в разоренном доме не жить. Ютились у Филимона и Акулины, в конюшне, в деревне, или еще где-нибудь. Филипп и Владимир ушли на овраг, к ключам, в Липину избушку, к Мартыну. Прочих детей Груня по уговору забрала к себе.

Красноармейцы сначала пили вино и самогон из подвала, потом, как все кончилось, просто спали днем, а ночью – слонялись по комнатам, кричали: «Кто здесь?!» и стреляли в окна. Страшно – я их понимаю. Синяя Птица, даже умирая, не принимает чужих.

Однажды днем пришел Владимир: на плече филин Тиша, на рукаве – толстая лесная мышь, сзади два черных Липиных кота извиваются, как две огромных пиявки. Говорит солдатам:

– Уходите-ка вы отсюда подобру-поздорову, а не то вас черти лесные заберут.

Главный у них был пьян, засмеялся, сказал:

– Да мы сами – красные черти!

– Нет! – возразил Владимир. – Черт – это я.

Повернулся задом, штаны спустил и хвостиком повилял.

Они его схватили и посадили в кладовку. Тиша одному солдату всю морду клювом разбил, а коты с мышью убежали, конечно.

Ночью филин кругами над домом летает, ухает, в окна летучие мыши лезут, в подполе тоже что-то шуршит, скрежещет, коты зелеными глазами во дворе светят, да еще воет кто-то прямо в парке, недалече, в кустах.

У солдат зуб на зуб не попадает:

– Придушить или отпустить гаденыша?

Одно страшно, а другое – гонор не велит.

Еще через ночь Агафон с Кашпареком разобрали крышу, залезли через кухню в дом и Владимира вытащили. Когда уже убегали, красноармейцы смекнули, в чем дело, преследовать не решились, потому как непонятно кто и сколько их, стали стрелять с лестницы наугад, ранили Агафона в плечо. Кашпарек его на руках унес.

В избушке кровь остановили, пулю Мартын потом щипцами достал (ему, как леснику и охотнику, и прежде это делать доводилось), и с раной все вроде обошлось.