Представление должно продолжаться

– Люба никогда не танцевала для меня, – сквозь зубы сказал он и поправился. – Кроме одного раза.

Поневоле вспомнил ночь своей свадьбы. Люшин танец на берегу пруда – черный, колдовской, цыганский…

– Тогда я могу, – Оля радостно улыбнулась, светлой тенью вспорхнула с дивана и легко поплыла по комнате, как будто бы даже слегка светясь в темноте.

Отчего-то ему показалось, что библиотека наполнена розово-лиловым банным паром. «Книги и баня, мудрость веков и… да это уж кощунство, пожалуй,» – криво усмехнувшись, подумал Александр, протянул руки и они тут же наполнились.

На ощупь она оказалась именно такой, как он и предполагал. И гуттаперчевая гибкость никуда не делась… это было восхитительно, и весна как будто бы снова обретала для Алекса Кантакузина свой смысл…

* * *

Глава 22, В которой Валентин Рождественский переживает множество самых разнообразных чувств и событий – прощается с женой, работает на эпидемии холеры, теряет свою любовь, обретает и снова оставляет сына.

От большой квартиры Рождественских осталось три комнаты – кабинет, спальня и бывшая кухаркина, там устроили кухню. В кабинете все было почти так, как при хозяине – и он, вот удивительно, уже не казался складом мебели, а был той бочкой, в которой носило по морю царицу с царевичем, чтобы доставить на сказочный остров. Для этого имелось все необходимое: крепкая дверь и кораблик на стене, и большой кожаный диван, прочный, как бастион… И даже царевич – вот он, вернулся.

– Мама, Моника, вот деньги, пропуска, документы… Все, разумеется, фальшивое, сделанное в подпольной эсеровской типографии, но вы сами должны понимать, что сейчас в этой стране просто не осталось ничего настоящего. Борис Савинков обещал мне, что по этим бумагам вы без труда доберетесь до Польши, а уж там ты, Моника, думаю, сообразишь, что надо делать. Береги маму. Обязательно возьмите в дорогу чайник, чтобы набирать воду на станциях и, может быть, какие-то небольшие вещи, чтобы обменять их на продукты в пути, советские деньги в большинстве мест хождения не имеют. Простите, но сейчас я больше не должен здесь оставаться, – Валентин Рождественский коротко обнял мать, поцеловал жену. – В любой момент что-то где-то может просочиться, кто-то из соседей может донести… Как выяснилось, моя выправка обнаруживает во мне военного, офицера в любом наряде и в любой толпе. Я не хочу подставлять вас под удар…

Ирина Всеволодовна тихо и бессильно плакала, глаза Моники были сухи.

– Валечка… Что же это делается с нами со всеми, Валечка?..

– Куда ты направишься, муж мой? На юг?

– Нет. Казачьи полки – отлично организованные, отважные и самостоятельные воинские подразделения при твердой государственной системе. В условиях слома эпох я не жду от них никакого решительного поворота в деле. Я отправляюсь на север. Там чехословацкий корпус, к тому же я лично знаком с адмиралом Колчаком и считаю его неплохим организатором и порядочным человеком.

– Я поняла, – Моника наклонила аккуратно причесанную голову и серьезно добавила. – Для меня важно, что ты счел возможным довериться мне сейчас.

– Я всегда тебе доверял.

– Я знаю. Не любил, но доверял. Этого достаточно. Возьми с собой вот этот листок. Я не мастерица говорить о своих чувствах, поэтому на листке я просто переписала для тебя стихи, которые показались мне соответствующими данному случаю. Их сочинила одна московская поэтесса…

– Спасибо, Моника, – сказал Валентин и аккуратно спрятал за пазуху небольшой лиловый конверт. – Мы оба понимаем, что происходит. Я отправляюсь на войну, которая уже почти проиграна. Рано или поздно правда несомненно восторжествует и звезда великой России засияет снова, но есть очень большой шанс, что я этого уже не увижу и мы с тобой сейчас расстаемся навсегда. Мне кажется, что мы жили хорошо и неизменно уважали друг друга. Я желаю тебе только счастья и покоя. Давай условимся: если в течение двух лет от меня не будет никаких вестей, то ты можешь считать себя свободной от всех обетов. Если встретишь кого-то, кого сможешь полюбить, выходи замуж…

– Ты – мой муж, и я не хочу иного.

– Прощай, Моника. Береги маму.

– Обещаю. А ты постарайся остаться живым.

Она так и не дождалась ответного обещания и долго смотрела из окна бывшего кабинета профессора Рождественского на то, как его сын уходит по переулку. Потом задернула занавеску, поправила перед зеркалом прическу и отправилась утешать свекровь, а также собираться в дальнюю и опасную дорогу.

* * *