Представление о двадцатом веке

Она была такой же ловкой, как и он, и арестовали их всего один раз. Тогда, повиснув на высоте шестого этажа над толпой зевак и полицейских, она внезапно вспомнила свою цирковую жизнь и своего отца, артиста-лицедея, который имел обыкновение, рискуя жизнью, издеваться над публикой и одновременно заставлять ее обмирать от страха. И хотя Принцессе было уже немало лет, она, оказавшись между небом и землей, принялась повторять кувырки и сальто-мортале своей молодости, а когда пятьдесят полицейских все же добрались до нее, она уже столько раз обвилась вокруг решетки балкона, что решетку пришлось отпилить и отправить в тюремную камеру вместе с ней и Рамзесом, которого полиция взяла, можно сказать, голыми руками. Он был целиком поглощен созерцанием ее смертельной акробатики, которая, как и во времена их молодости, привела его в состояние восторга и удивительного покоя. Он чувствовал, что в этот момент ему все равно — что жить, что умереть, у него не осталось никаких желаний, все заполнила собой Принцесса, которая уже давным-давно стала его женой. Чтобы заключить союз, они сперва украли бланки свидетельств о браке, а затем похитили священника, чтобы тот заполнил их и сделал запись в метрической книге.

После ареста им были предъявлены обвинения в тысяче ста преступлениях, совершенных в десяти странах, и прокуроры и делопроизводители следственной комиссии на фоне шумихи об ужасных преступлениях Цезаря Йенсена и при полном отсутствии сведений о Принцессе и Рамзесе прислушивались ко всяким небылицам и легендам: все-таки обвинения в приписываемых им преступлениях, вероятно, имели под собой какие-то основания, раз уж Рамзес с Принцессой действительно преодолели огромные расстояния и пересекли больше границ, чем они могли сосчитать, — в надежде избавиться от своей репутации, которая все равно опережала их, и чтобы сохранить свою любовь вольных птиц, — стремление, бывшее частью их натуры, и нам теперь тоже не чуждое. Но не будем забывать, что они, как и все профессиональные преступники, проводили всю свою жизнь в постоянном движении по трем причинам: из страха голода, из-за смутного иррационального гнева и из-за той тоски, что привела их к жизни, примеры из которой мы описываем в нашем повествовании.

Желая оказать любезность добрейшему начальнику тюрьмы, они провели каждый в своей камере пару дней, и это стало их самой долгой разлукой. На третий день они бесследно исчезли.

Если бы кто-то спросил Рамзеса, сколько у него детей, он затруднился бы с ответом. Когда Принцесса родила одиннадцатого сына, он перестал вести детям счет и уже не мог отличить одного от другого. Он никогда не мог похвастаться умением считать, да и память на лица у него была плохая, так что впоследствии из всех своих детей он хорошо помнил только единственную дочь и Адониса.

Адонис был последышем. Он родился через несколько лет после того, как предыдущий сын предоставил их самим себе — после длинной вереницы лет в окружении детей, — так запомнилось это Рамзесу. Постоянно перебираясь с места на место и почти не общаясь с другими людьми, они с Принцессой избежали туберкулеза, холеры, английской потовой горячки и прочих эпидемий, свирепствовавших в Дании во второй половине XIX века. Все их мысли обыкновенно были сосредоточены на поисках пропитания и очередной крыши над головой, на здоровье детей и еще на своей счастливой любви, находившей прибежище в стогах сена, амбарах и убогих провинциальных гостиницах, любви великой и неистовой, нисколько не соответствующей их жизни, которая вообще-то была весьма и весьма аскетичной — они едва сводили концы с концами.

Когда очередному ребенку исполнялось двенадцать лет, Рамзес заставлял какого-нибудь священника проводить конфирмацию, и его вовсе не заботило, что позднее обряд признавался недействительным, поскольку проходил под принуждением. Точно так же, несмотря на свою склонность к меланхолическим размышлениям, он никогда не задумывался о том, зачем ему, никогда не принимавшему показную набожность отца, не знавшему, что такое молитва, сплошь и рядом из одного лишь любопытства нарушавшему какую-нибудь из десяти заповедей, так рисковать — являться к служителю церкви и настаивать, чтобы тот незаконно благословил его некрещеных детей.