Представление о двадцатом веке

И Мельдаль ушел, ничего не ответив, и с тех пор они видели его только раз, когда он привел к ним Адониса. Власти не понимали, что с ним делать, после того как тот явился с повинной, попытавшись взять на себя преступление отца.

Той же ночью Рамзес с Принцессой бежали из тюрьмы вместе со своим безнадежным ребенком, то есть с Адонисом, не дожидаясь того, какое решение будет принято по ходатайству о помиловании. Но тихо ускользнуть из города им не удалось — на рассвете, когда они направились на север, их заметила группка репортеров, которые за ними и охотились. На следующий день газеты представили их побег как триумфальное шествие: эффектный, красивый уход старого заслуженного ветерана войны и славного парня. Событие это было запечатлено в гравюрах, на которых улыбающаяся семья машет присутствующим на прощание, покидая город через Озерную площадь, спроектированную Мельдалем по образцу одной из площадей Парижа. Позади виднеются им же построенные церкви, здания Министерства и больницы, где служат сыновья Рамзеса и Принцессы, являя собой опору общества, и вскоре после описываемых событий все они отправят телеграммы с выражением глубочайшего почтения и искренними соболезнованиями в связи с кончиной Старой Дамы, которая умирает как раз в ту минуту, когда кучер хлещет лошадей и повозка с беглецами проезжает мимо репортеров, а Рамзес угрожающе потрясает сжатыми кулаками и успокаивается, только когда репортеры исчезают из виду.

Несколько месяцев Рамзес с Принцессой добирались до юга Европы, оставляя позади одну границу за другой, в надежде скрыться от новых времен, когда преступники становятся героями, а их долгая и трудная жизнь превращается в представления кабаре и театральные водевили, афиши которых попадались им чуть ли не на каждом столбе в больших городах, где в витринах книжных магазинов Принцесса узнавала имена своих сыновей на обложках научных трудов, посвященных физиогномике преступного мира, пенитенциарной системе, сельскому хозяйству и конструированию всех этих современных машин, шум которых они с Рамзесом выносили с трудом, отчего и старались держаться подальше от цивилизации. Они отправились на юг, потому что им хотелось уехать как можно дальше и потому что Принцессу стали посещать смутные воспоминания о своем детстве, о тенистых садах и приветливых южных странах. Однако после долгого пути пешком и в тряских почтовых дилижансах они оказались в краях, залитых безжалостным, разоблачающим солнцем, где пышным тропическим цветом цвели болтливость и утомительное пристрастие к несусветным преувеличениям, от которых они как раз и сбежали. Пыльные улицы здешних городов еще хранили следы их сыновей, с тех самых пор, когда те набирались знаний в путешествиях, оплаченных тем государством, которое они позднее будут поддерживать или пытаться разрушить, но в любом случае как-то изменять и пытаться пересадить увиденное в чужих краях на датскую почву. Вот почему Рамзесу казалось, что он повсюду видит темницы: ведь когда Мельдаль проектировал свои тюрьмы, он использовал для вдохновения итальянские виллы, греческие храмы и турецкие мечети тех городов, через которые теперь проезжали его родители. Здесь же им встретились профессиональные революционеры, чьи идеи воспламенили угольки, тлевшие в голове их сына-социалиста, превратив терзающее его недовольство в пылающий костер, что довело его сперва до тюрьмы, а потом до эмиграции в Америку. Он покидал Данию как раз тогда, когда Рамзес с Принцессой ехали через районы такой нищеты, какую они и представить себе не могли. Они и сейчас ее не замечали, потому что как тогда, так и всю оставшуюся жизнь пребывали в уверенности, что окружающий мир устроен наилучшим образом и каждому человеку следует оставаться на том месте, которое ему определено, за исключением их самих — им, непонятно почему, положено пребывать в непрестанном движении.