Предварительно обречен (СИ)

— Как живешь ты, — усмехается он с горечью.

— Артем, — как можно более холодным и безразличным тоном говорю я. — Чего ты хочешь? Я уже спрашивала тебя об этом, но ты побоялся ответить. Вместо этого ты ответил, чего не хочешь. Это понятно. Но, к сожалению, неважно.

— Тебе важно, что я хочу?

— Это не имеет ко мне отношения. Смотри в свое зеркало. Ты знаешь ответ, но боишься сказать. Но сказать придется. Не для меня. Для себя самого.

Он мотает головой и стискивает зубы. А это значит, что один из нас проиграл.

Снова льется вино.

— Поддержишь?

— Нет.

Он вздыхает, но в этот раз пить не торопится.

— Знаешь, чего мне стоило сюда прийти?

— Знаю.

Гордости. Но я не обманываюсь — это излишек алкоголя и эйфория триумфа привели его ко мне. В любое другое время подобное даже не пришло бы в его голову.

Артем хмыкает.

— Все ты про меня знаешь. А я про тебя нет, друг.

— Тебе не обязательно им быть, я же сказала.

— Тогда у меня очень поганый выбор, знаешь ли. Особенно сейчас.

— Сейчас у тебя его нет, — говорю я.

Он вскидывается.

Я подхватываю бокал и выпиваю налитое. Огибаю стол и приближаюсь к Артему.

Сейчас я Си Ши — красавица, которую выдрессировали, чтобы она завладела сердцем правителя. Сердце того, кто передо мной, и так мое. Он не смог ему приказать.

Сейчас я наивная влюбленная предательница, семь лет по собственной воле кладущая голову на плаху.

Сейчас я Лиза — женщина, которая знает свои слабости и от них не отказывается. Даже если придется жалеть.

Скупыми движениями я одну за другой расстегиваю пуговицы на рубашке и сдергиваю ее с плеч. Артем не мешает, покорно поднимает руки, чтобы я занялась манжетами, — одной, другой. Рубашка падает к ногам.

Я берусь за ремень, но теперь Артем перехватывает запястья и больно сжимает. Это его предупреждение перед омутом, в который я толкаю нас обоих.

Больно, но руки не выдергиваю. Это мой ответ на его по-прежнему трусливо не заданный вопрос. Тогда Артем быстро развязывает пояс, и халат накрывает рубашку.

Подхватив за талию, Артем поднимает и сажает меня на стол. Холод камня жжет кожу ягодиц. Горячая ладонь с нажимом следует от копчика вверх, к затылку. Намотав волосы на кулак, Артем намеренно медленно тянет к себе и мягко, будто пытаясь снова распробовать, целует. Когда нежность затягивается, я стискиваю его волосы руками и сжимаю кулаки. Ему больно. Он стонет мне в рот. Тогда я оттягиваю его голову от себя и, не разрывая поцелуя, перехватываю инициативу. Его тело ощутимо напрягается. А следом крошатся долго выстраиваемые границы.

Я чувствую его возбуждение животом. Артем отстраняется, цокает пряжка ремня. Пока он занят брюками, я припадаю к его груди, ведя по ней языком. Прихватываю зубами сосок. Артем прижимает мою голову теснее, его дыхание учащается.

Он отрывает меня от груди, снова добираясь до рта.

Он жаден, нетерпелив и так искренен, что я готова отдать ему эту маленькую пиррову победу. И я отдаю. Победу и себя.

17.

Зыбкий рай растворяется в утреннем одиночестве. Постель словно после тайфуна, воздух отчетливо пахнет мужчиной и ночью. Я аккуратно тянусь руками и ногами и охаю — натруженные мышцы стонут от боли — чтобы встать, нужна крепкая сила воли. Частыми шажками перебираюсь в душ, а уже оттуда, наконец окончательно разбуженная, добывать кофе. На кухне чисто, а ведь оставили мы ее другой — с разбитыми случайно бокалами, опрокинутой бутылкой и пролитым вином. На столе пухнет квадрат сложенного халата.

Умилившись мимоходом неожиданной заботе, я впускаю через окно город и, глубоко подышав свежестью, принимаюсь за кофе. В черной ажурной гуще вскипают узоры прошлой ночи. Задор умер, и меня обливает виной перед Норкой — закончить одно мытарство и тут же угодить в другое. Изловленная стыдом, я переливаю кофе в кружку.

Горечь пожирает горло и желудок. Мысли бегут шустрее, и когда я добираюсь до крупяной кашицы, могу отодвинуть ночное происшествие за пределы воспаленных впечатлений. Артем отдавался откровенно, не жалел себя. В его глазах проносились искры узнавания и азарта, граничащего с безумием, пока темнота не забрала всех, одну за другой, оставив пустоту и умиротворение. Вино сделало то, чего опасался он сам, — перерезало путы, которыми он так долго оплетал себя, и бегство подтвердило — в утреннем похмелье виноват не только алкоголь. Теперь Артему предстоит самому себе объяснить этот внезапный порыв. В том, что он будет раскаиваться, — я не сомневалась, только вот думать ему следует совсем о другом.

Вчера я так и не сказала Артему о словах До Шэнли. Не упомянула и то, что узнал мой друг. Ночь не дала нам возможности говорить больше, чем мы уже сказали, но сегодняшний день накрывают мысли далекие от романтики. Для Артема новости будут ударом, который нанесу именно я. Как бы он ни противился, ему придется меня слушать, ведь в этот раз убегать я не намерена. Наоборот, я с удовольствием приму участие — пусть и косвенно, произошедшее меня тоже касается.