Предвестники конца: Развеивая золу

И пускай все говорили, что у Сиф нет никакого таланта, кроме смазливого лица и плодородных земель отца, у неё было то, чего не хватало другим — искренности. Она действительно переживала, и оттого врать становилось невыносимым.

— Нет, я сам виноват — слишком увлёкся попыткой впечатлить неприступную и ужасную Гулльвейг, — печально произнёс я, виновато поглядывая на Лебедь.

То ли Сиф поверила, то ли не захотела спорить, ожидая, что однажды я сам признаюсь, но в ответ только покачала головой и, поправив волосы, уложенные в косу, резко стала деловитой:

— Раз уж здоровью твоему ничего больше не угрожает, то помоги мне с Трухеймом. Тору нет никакого дела, но в конце месяца жатвы у нас уже свадьба, а ещё ничего не готово. Шесть недель осталось, чтобы привести все сады в прекрасный вид, очистить озёра, заказать у мастеров кровати и сундуки для гостевых комнат, подготовить дары и… — она пустилась в длительные перечисления, от которых даже у самых стойких бы пошла кругом голова. Бедная Лебедь — и как только она справлялась со всем этим одна.

— Сиф, — осторожно позвал её, заставляя замолчать. — Я понял: дел невпроворот, а ты не справляешься одна. Помогу.

Не говоря ни слова, она бросилась ко мне с объятиями и тихо расплакалась. Сиф всегда старалась казаться сильной и независимой, но даже у самых крепких случаются минуты слабости. Так мы просидели с ней до середины ночи, обсуждая план действий.

По привычке проснулся рано, однако Гулльвейг так и не появилась. Вернуться в оковы сна не получилось, как бы не ворочался на подушке, а мысли разгорались всё сильнее и сильнее.

Я лежал на кровати, вспоминая всё известное мне. Няньки рассказывали про Имира — огромного ётуна, что головой достигал небес и питался молоком священной коровы, от коей и приобрёл могущество. Иггдрасиль шумел ветвями над его головой, реки омывали ноги и устремлялись в Хельхейм, белка Рататоск скакала по девяти мирам, веселя исполинское дитя. И как я считал раньше, однажды всё наскучило Имиру настолько, что он решил сотворить подобных себе и населил ими каждый край.

Однако, если слова Гулльвейг были правдой, выходило, что Имир не был одинок, а его потомство — плод любви двух исполинов. Оставалось загадкой, как появились ётуны и остальные существа. Были ли они великой задумкой Имира и Аскфруа, или же, подобно великанам, являлись потомками кровосмешения? И почему сейд был доступен ванам, но не асам? Быть может, он передавался из поколения в поколение, пока не исчез целиком из-за постоянных союзов одних и других существ? Мысли скакали одна за другой. Я то пытался строить теории, что на самом деле искала ван в пещерах и где её мать, то вновь возвращался к прошлому и его загадкам. Мне было непонятно, как Одину и его братьям удалось победить исполинов? Cлишком наивно полагать, что дело в исключительном таланте манипулирования и даре убеждения. Тогда мог ли кто-то предать ётунов? В памяти тотчас всплыло имя, которым Гулльвейг назвала меня. Был ли я на самом деле ётуном, или просто фантазия вана, что нуждалась в моей помощи?

Голова гудела, и я осторожно поднялся с кровати, подходя к окну и распахивая его. В комнату тут же ворвался порыв ветра: дождь закончился недавно, и теперь в лучах раннего солнца птицы переговаривались, сидя на ветвях, а внизу тихо хихикали тир, спеша по делам. Сидеть взаперти больше не было сил. Ван говорила, что в поисках знаний ей приходится читать один свиток за другим. Что ж, чем я хуже. Умывшись и переодевшись, я быстро юркнул в коридоры, на ходу собирая волосы в хвост.

Историю нам с Сиф и Тором рассказывал Тюр — его независимые суждения должны были помочь посмотреть на события прошлого не столь предвзято. Однако теперь я сомневался в истинности хоть одного события. Наскальные рисунки ярко пылали перед глазами, и невольно в голове поселилась мысль, что Один мог не наказывать себя за убийства братьев, а был в этом другой смысл, но какой — не знал. Пока что.

Библиотека Трудхейма считалась второй, первая, конечно же, принадлежала Одину, по величине во всём Асгарде, однако посещали её только мы с Сиф — большой любительницей рукописей. Миновав широкий коридор и винтовую лестницу, я прошептал пароль, и тотчас массивные двери, обвитые зачарованными листьями, ожили, шурша ветвями и распускаясь цветами, и наконец распахнулись. Источником света внутри служили расставленные факелы, что загорались, стоило только пересечь порог — раньше я не задумывался, откуда берётся подобная магия, но теперь догадывался, что всё дело в корне Иггдрасиля. Круглая комната вмещала в себя высокие стеллажи, поставленные кольцами, что сужались к центру, где стояли несколько крепких и тяжёлых столов, предлагающих разместиться за ними за чтением свитков и разглядыванием карт. За порядком в библиотеке обычно следили трэллы, однако они никогда не нарушались явиться сюда без спроса.