Предвестники конца: Развеивая золу

— Мне подвластны металлы, — Гулльвейг подошла вплотную, нависая надо мной. — Моё имя в переводе означает золото — яркий и отливающий солнечным светом материал, который никто прежде не видел в Асгарде. Моя кровь и плоть состоят из него, но и отвечают моему зову все металлы. Я могу заколдовывать их, нагревать, остужать, разрушать, создавать и даже убивать.

Она наклонилась и проворно вытащила у меня кинжалом с пояса. Глаза её сливались с полумраком комнаты, а мерцание единственной свечи придавало ей завораживающий вид. Гулльвейг медленно подняла руку, позволяя рукаву полностью оголить её. Кинжал опасно сверкнул во тьме, впиваясь в бледную кожу и оставляя после себя дорожку крови. Багряные капли выступали из пореза и истощали слабое сияние, напоминающее пляску пламени. Гулльвейг аккуратно провела по руке подушечками пальцев и потянулась к моей ладони, выводя колдовской узор. Кровавые руны приятно обжигали кожу, капли стекали из пореза, но ван было всё равно — она отдалась дремлющей в ней тьме. Я осторожно прикоснулся к её скуле, проводя пальцем по губам и оставляя мерцающий след. Ван запрокинула голову, открывая шею. Венка пульсировала, выдавая желание, исцеляющее изнутри. Не выдержав, Гулльвейг впилась губами в мои, сбивая дыхание и погружая в безумие страсти нас обоих.

[ЕК1]Игра слов

Глава 19

— Так ты расскажешь мне откуда узнала про Лаувейю и моё происхождение? — спросил я, откидываясь на спину и подставляя лицо закатным лучам солнца, что скользили по склонам гор, даря прощальные объятия угасающему дню.

— Позже, сейчас не время, — произнесла в очередной раз Гулльвейг, сворачивая свиток о целебных травах и раскрывая новый. Блики солнца перемигивались на её украшениях и путались в волосах, что спадали почти до пола, пока она сидела подле стола.

Три недели минуло незаметно в постоянном обучении сейду и помощи Сиф, которая теперь казалась более спокойной, словно она смирилась и внутренний огонёк чуть угас из-за наложенного бремени. Я пытался уговорить её обсудить предстоящую свадьбу с Одином и постараться отменить торжество, но Лебедь лишь качала головой и грустно улыбалась, а однажды и вовсе сказала: «Если я откажусь, то как Всеотец заберёт себе поля? Меня или придавит камнем, или отравят, или я выйду замуж за Тора, но поля отойдут во владения Одина — другого выбора нет». Её покорность судьбе и решениям одноглазого пугали — нельзя так просто соглашаться с тем, что говорят другие, надо ведь бороться, пытаться отстаивать себя. Вот только Сиф не была борцом. Поэтому я старался помогать ей и поддерживать, вызывая у неё смех своими дурными шутками.

Тор ещё не вернулся, чем раздражал: сколько можно было пропадать в бессмысленных поисках оружия? Впрочем, его присутствие в Трудхейме лишь раздражало бы. Фрейя почти что полностью перебралась в чертог Одина, а её младший брат всё также странствовал с Силачом. Так мы и жили нашим маленьким мирком: бесконечные хлопоты и обучение колдовству.

Гулльвейг ворвалась в мою жизнь как ураган и установила свои правила, а я даже не сопротивлялся, ибо всё устраивало. Она учила меня древнему языку ётунов, показывала древние свитки, которые ей удалось отыскать в библиотеках Трудхейма и Ванхейма. Скрываясь от любопытных глаз, мы уходили или в дальнюю часть сада, или возвращались в пещеру хранителя корня древа, где ван помогала понять сейд и ощутить внутри себя огонь — мою истинную стихию. Пылающие сферы срывались с ладоней, после разгорались костры, норовя добраться до небес — теперь я запросто мог зажечь все факелы и осветить себе дорогу в темноте. А затем создавал иллюзии животных, людей и двойники, которые умели даже говорить, но существовали недолго — мастерства пока что не хватало. Закрывая глаза и выравнивая дыхание, я видел опутывающие мир нити сейда, соприкасался с ними и мог проникать в память природы, что видела так много. Я надеялся узнать, что произошло на самом деле между Одином и Имиром, но те события случились слишком давно, чтобы разобраться и не утонуть во всех воспоминаниях бытья.

Раскрывая истину о ётунах и их погибели, неделю назад Гулльвейг впервые привела меня в Ванхейм. И если в Асгарде ощущалась смена времён года, то здесь царило вечное лето. По легенде, которую мы вычитали в свитке, однажды ётун ударил по скале столь сильно, что та раскололась на две части, а в пропасть между ними упал благодатный край, куда и переселились ваны, построив себе величественный каменный чертог. Вереск и полевые цветы накрыли покрывалом плоскогорья, что разбегались в разные стороны и уводили к ущелью широкой реки. Та каскадами прыгала по горам, оставляя водопады и кристально чистые озёра. На склонах виднелись ели, ясени и дубы, окружённые кустарниками и цветами — вся округа утопала в зелени и садах, за которыми никто не следил, позволяя природе захватывать и украшать землю по собственному желанию. В Ванхейме не осталось никого, кроме животных, которые здесь вольно прогуливались в тени, не боясь руки охотников.