Брат сомневался и разрывался, однако нетерпеливый Сигурд махнул на нас рукой и ринулся общаться с часовыми.
— Будь осторожна, я скоро вернусь, — заверил Вальгард и бросился на поиски Дьярви.
Не желая больше медлить, я натянула вновь капюшон и двинулась в сторону дома. Возвращаться туда, в обитель лжи и презрения, совсем не хотелось, однако иного плана не было. Сбежать в никуда — страшно и глупо. Титул Дьярви не раз спасал меня и прощал многие проступки, и лишаться такого покровительства было бы слишком неблагоразумно. Однако сегодняшняя выходка грозила стать последней каплей в чаше терпения хэрсира. Не удивилась бы, если бы он отрёкся от меня. Но, с другой стороны, это означало бы признать обман, что не дало бы Дьярви ничего: он всё равно остался бы хорошим в глазах общества, ведь хэрсир столько лет воспитывал сироту, словно родную дочь — истинный герой, который точно не бросил бы приемыша произвол судьбы. Противно и тошно.
Тело ныло от столь резких перемен, и я, еле переставляя ноги и ругая себя, что отказалась от помощи брата, брела домой по подворотням. Но спасение Эймунда сейчас важнее, а значит, выдержу и справлюсь, лишь бы только по роковой случайности отца не было дома.
Однако милостивые боги оказались глухи сегодня к моим молитвам, и все надежды разбились об камни, стоило только миновать просторный двор и постройку, где жили трэллы. Из дома доносились крики и сильна брань, а затем что-то грохнуло, и я распахнула тяжёлую дверь, замирая на пороге от увиденного.
Посуда была раскидана на полу вместе с овощами и кусками мяса, чан закатился под скамейку, а прямо возле очага Дьярви повалил Этну на стол, задрав платье и спустив собственные штаны. Тир плакала и вырывалась, но хэрсир не обращал внимания и изумлённо уставился на меня.
— Ты?! — взревел он, явно не ожидая встречи. — Живая?!
Мир вдруг замер и сжался до маленькой точки, что пылала болью и яростью. Ненависть выжигала внутри меня всё хорошее и светлое, а тело вновь наполнило сейдом, что готов был разорвать округу. Трэллов били, насиловали, уродовали потехи ради, мучили до смерти и бросали в выгребные ямы, но я наивно думала, что в нашей семье всё иначе. А теперь Этна пыталась выбраться из хватки хэрсира и прикрыться, не решаясь поднять взгляд. Привычный мир окончательно разбился на сотню осколков, и единственное, что осталось во мне — презрение.
— Нравится, что видишь? — насмешливо бросил Дьярви, отпихивая от себя тир и демонстративно шнуруя штаны.
Этна, едва слышно плача, стыдливо спрятала лицо в ладонях и попятилась к двери, поправляя платье и выбегая прочь. Проводив тир равнодушным взглядом, хэрсир, отпихнув валяющиеся овощи дальше под стол, уселся на скамью и налил себе кружку эля, тут же опустошая её до дна.
— Так сильно хотелось посмотреть, как женщин берут? Неужто доросла и пора искать тебе мужа, а? А раз противно, то подождала бы на улице вместе с другими трэллами.
Я молчала, боясь сорваться и испепелить его на месте. Лживый и гнилой человек, в котором не осталось ничего хорошего. Как он смел поднять руку на женщину и брать её против воли? Как он продолжал сказываться правильным и доблестным героем, если мог только измываться над беззащитными? Такие, как Дьярви, не достойны жить.
— Убей, убей, убей… — вновь потусторонний голос, сопротивляться которому становилось всё сложнее и сложнее.
Эль пенился в бороде хэрсира, а глаза смотрели с отвращением, когда он обернулся:
— Что, язык прикусила? Вся храбрость ушла на то, чтоб ворваться сюда? Или ты как всегда: делаешь, а потом уже думаешь?
— Тебе хватит одного удара… Только пожелай… Пожелай…
Я зажмурилась, пытаясь отогнать наваждение. Не стоило делать ничего, о чём пожалела бы сотню раз позже. Дышать глубже и отвлечься, я листочек в этом огромном мире.
Кружка резво опустилась на стол, расплескивая эль.
— Я с тобой разговариваю! Совсем ошалела?!
Впилась ногтями в ладони, медленно произнося:
— Ты не посмеешь её насиловать впредь. Никогда.
Противный смех сорвался с его рта. Дьярви налил себе очередную кружку, размахивая ею в воздухе:
— И кто же мне запретит? Ты? Не позабыла ли ты, девчонка, кто здесь главный? Язык слишком длинным вырос, как погляжу. Может, стоит научить тебя манерам?
Я выпрямилась: больше не боялась ни Дьярви, ни его гнева. Он, как и все остальные, не стоил ничего и был всего лишь мелкой назойливой букашкой перед сейдом, который скрывался внутри мира и меня. Сокрушу, хватит сил.
— Ты больше не тронешь меня и Этну, иначе пожалеешь.
— И что же ты мне сделаешь? Нашлёшь болезнь или хмуро посмотришь исподлобья? Неблагодарное отребье! — желваки его заходили, а взгляд потемнел: хмель ударил в голову. — Я кормлю тебя, а ты смеешь открывать свой поганый рот и перечить?! Вернусь из похода и отдам замуж за первого попавшегося бонда. Глаза только мозолишь. И попробуй сейчас сказать слово против — одним ударом всю дурь вышибу. Я твой отец, и слово моё — закон.