Предвестники конца: Развеивая золу

Я не запомнила ни дороги до сторожки, ни той ночи. Эймунд залечивал рану Лив, тратя последние силы, а я раскладывала тюфяки для сна и грела на очаге воду, взятую из горного ручья. Еда не приносила вкуса, разговоры не клеились. Бьёрнсон, поблагодарив колдуна за спасение, провалилась в беспокойный сон, а я устроилась рядом с Эймундом на пороге сторожки, глядя на звёзды и ожидая прихода брата и Сигурда. Сначала хотела ринуться за ними, ибо времени прошло уже не мало, но меня удержали со словами: «Так надо». Мокрая наша одежда покачивалась на ветках, а тёплые плащи согревали и будто защищали от пережитого ужаса.

— Я горжусь тобой, — тихо произнёс Эймунд. — Ты справилась и показала, кто тут истинная заклинательница сейда, а теперь, пожалуйста, спи.

Он легко коснулся губами моего лба и отвернулся к небу, на котором мерно мерцали звёзды. Ауствин, пропадающий всё время неизвестно где, мягко опустился на ветви дерева и внимательно посмотрел на нас, сверкая глазами.

— Ты ведь не человек, да? — прошептала я, заставляя Эймунда усмехнуться. Время шло, а он всё молчал, и сон одолевал сильнее и сильнее, убаюкивая меня на плече колдуна.

Утро встретило нас тучами и мелким накрапывающим дождём, под который и пришлось возвращаться домой.

Глава 14

С момента нашего возвращения прошло всего четыре дня, а казалось, что минула целая вечность, наполненная только страхом и переживаниями. Эймунд занимался со мной почти без перерыва, не позволяя оставаться одной, но как бы ни старалась сосредоточиться на сейде, мысли улетали. Колдун злился и оставлял до позднего вечера у себя дома, подкидывая различные загадки: сварить зелье от несварения живота, смешать мазь для залечивания ран, предсказать будущее при помощи только одного прикосновения. Последнее было сложнее и поразительнее всего: Тьодбьёрг для подобного обряда распивала чашу с тем, кому гадала, а затем пела, погружаясь в транс, и выбрасывала кости с высеченными рунами или же насылала пророческий сон. Эймунд же предлагал ограничиться только одним касанием, чтобы предсказать намёки на ближайшие события.

— Я привыкла видеть сны, а не трогать всех подряд, — огрызнулась я, когда в очередной раз не смогла ничего предсказать. Он подкинул мне чью-ту ржавую филубу, владелица которой умоляла колдуна погадать. — Не получается и всё тут. Не моё.

— Учись.

Вот и весь его ответ. С утра до наступления ночи мы проводили дни, и я почти не видела Вальгарда, который едва ли казался счастливым и спокойным. Переговорить с ним по душам удалось только один раз, в остальное же время брат пропадал с хускарлами, разбирая бумаги и дела отца. Лив по-прежнему жила с нами, но не решилась бросать тренировки и тоже постоянно пропадала, так что дома оставались только трэллы и Кётр с Ауствином, которые приглядывали за хозяйством.

Той ночью Вальгард собственным мечом казнил предателей, а позже сжёг тела вместе с хускарлами и Матсом. Говорить клятвопреступники отказались, нарекая брата ничтожеством и слабаком, что не смог продолжить великое дело Дьярви. Найденная в утренних сумерках стоянка предателей не рассказала ничего: ни вещей, ни даже скудных припасов еды, будто воины готовились умереть. Брат надеялся отыскать там хоть какую-то зацепку, чтобы понять размах паутины и отыскать кукловодов, что теперь пытаются контролировать людей, но наткнулся только на пустоту. Оставалась надежда на Матса, но давить на него Вальгард не хотел — боялся, что лишится единственного помощника среди стаи врагов.

Вести о нападении конунг воспринял спокойно, однако показал истинную ярость, когда прознал про наказание для сына и ударил его родовой печатью, оставляя на щеке Болтуна кривой шрам. Вальгард корил себя, говоря, что не стоило перед воинами так унижать Сигурда, но и пойти против законов не мог: иначе какой из него хэрсир? Да и терпеть подобное поведение Ледышка никогда не стал бы, ведь оскорбление девушки и её чести — непростительная грубость. Харальд решил сам выступить палачом. Публично наказывать Сигурда однако не стали, а привязали к столбу на заднем дворе дома: в том самом саду, что так заботливо выращивала его мать, Болтун получил десять ударов плетью в присутствии Матса и Вальгарда. Как признался брат, он чувствовал себя до невозможности виноватым: не стоило идти на провокации и просто следовало переждать вспышку нрава друга — тогда бы, возможно, удалось избежать всего этого.

Лив полагала, что это она виновата в случившемся и просила прощения у Вальгарда, буквально встав на колени. Однако брат тут же поднял её, запретив вытворять подобное:

— Ты не виновата ни в чём, Лив, — проговорил он, пока я раздумывала над самым удачным способом наказания для Бьёрнсон. Что бы ни говорил брат, она оказалась причастна к случившемуся: Сигурд наверняка затаил ненависть и жаждал мести, уничтожая некогда близкую дружбу между ним и Ледышкой.