Прекрасные господа из Буа-Доре

Буа-Доре, считая, что печать его брата – последнее доказательство того, что он и жертва д’Альвимара – одно лицо, счел необходимым упомянуть об этом; но, прежде, чем он успел объяснить точно, в чем состояло незначительное чародейство мэтра Ла Флеша, советник прервал его.

– Постойте, – сказал он. – Я вспомнил, что забыл рассказать вам об одном обвинении. Вас подозревают в пристрастии к магии, господин де Буа-Доре! И по этому пункту я заранее оправдываю вас, поскольку не верю в искусство гадателей и вижу в нем лишь забаву для ума. Хотите ли вы сказать мне, что случайно эти бродяги предрекли вам нечто истинное?

– Их предсказание полностью осуществилось, господин Лене! Они объявили мне, что прежде, чем пройдет три дня, я сделаюсь ОТЦОМ и буду ОТОМЩЕН. Они объявили убийце моего брата, что прежде, чем пройдет три дня, он будет наказан, и все произошло так, как они сказали; но…

– Скажите мне, где сейчас эти цыгане?

– Не знаю. Я больше не видел их. Но мне осталось сказать вам…

– Нет. Этого достаточно, – сказал господин Лене, не оставляя ни своего слащавого тона, ни радостного вида. – Дело выслушано. Я считаю вас невиновным; но вам пришла в голову плохая мысль скрыть этот случай. Подозрения не так легко рассеять: станут, подобно мне, спрашивать, почему вместо того, чтобы объявить о том, что вы покарали убийцу вашего брата, как о поступке, делающем вам честь, вы утаили его, словно речь шла о западне. Я не смогу убедить его высочество…

Здесь Буа-Доре почувствовал желание прервать советника жестом негодования; для него сделалось очевидным, что этот человек, объявив о своих полномочиях, чтобы заставить его говорить, притворяется, будто не может сам оправдать его, желая продать ему свою помощь.

– Я признаю, – сказал он, – что, утаив смерть д’Альвимара, следовал дурному совету, сильно расходящемуся с моим собственным мнением. Мне объяснили, что его высочество – великий католик, а я обвинен в ереси…

– И это правда, бедный мой сударь. Вас считают большим еретиком, и я вовсе не скрываю от вас, что его высочество дурно расположен к вам.

– Но вы, сударь, вы кажетесь мне менее суровым во взглядах, и выразили доверие к моим словам, не могу ли я рассчитывать на то, что вы будете защищать мое дело и будете свидетельствовать в мою пользу?

– Я сделаю все возможное, но ни за что не ручаюсь в том, что касается принца.

– Что же я должен сделать, чтобы он стал благосклонным ко мне? – спросил маркиз, решивший узнать условия сделки.

– Не знаю! – ответил советник. – Ему сказали, что у вас живет итальянец… худший из еретиков, который, по-видимому, вполне может оказаться неким Люсилио Джиовеллино, осужденным в Риме последователем отвратительного учения Джордано Бруно.

Маркиз побледнел: он остался спокойным перед лицом опасности, грозившей ему; та, что грозила его другу, ужаснула его.

– Вы сознаетесь в этом? – непринужденным тоном спросил советник. – Что касается меня, я нахожу этого несчастного достаточно наказанным и не желаю ему большего зла, чем то, какое ему уже причинили. Вы можете сказать мне все. Я постараюсь отвести подозрения принца.

– Господин Лене, – ответил Буа-Доре, повинуясь внезапному вдохновению, – человек, о котором вы говорите, вовсе не еретик, это астролог самой высокой учености. Он не прибегает ни к какой магии и читает в созвездиях человеческие судьбы так искусно, что события жизни, кажется, подчиняются решениям, написанным в небесах. В его действиях нет ничего, что не подобает честному человеку и доброму христианину, и вы не хуже меня знаете, что его высочество, самый ортодоксальный католик во всем королевстве, усердно советуется с астрологами, как всегда поступают самые великие люди, и даже коронованные особы.

– Не знаю, где вы взяли то, что говорите, сударь, – пожав плечами, ответил советник. – Я был и остаюсь приближенным принца и никогда не видел, чтобы он предавался подобным занятиям.

– И все же, сударь, – уверенно возразил маркиз, – я убежден в том, что он не станет порицать занятий моего друга, и я прошу вас сказать ему, что если он захочет испытать его знания, то останется очень доволен.

– Принц посмеется над вашей уверенностью, но я не отказываюсь поговорить с ним об этом. Займемся самым неотложным, это поможет вам выйти из положения. Я не стану скрывать от вас, что мне поручено провести обыск в вашем жилище.

– Обыск? – произнес изумленный маркиз. – Но с какой целью обыск, сударь?

– С единственной целью точно проверить, нет ли у вас каббалистических книг и инструментов; поскольку вас обвиняют в занятиях магией, и не столько в том, что вы занимаетесь вычислениями и наблюдениями звезд, сколько в подозрительных связях и чем-то вроде поклонения духу зла.

– Право же, вы оставили мне это на закуску, господин советник! Все ли это, в чем меня обвиняют, и не надо ли мне оправдываться в чем-то еще худшем?