Прекрасные господа из Буа-Доре

– Вы ничего не говорили мне о краже, – возразил принц. – Этот д’Альвимар владел каким-то имуществом, которое у него похитили?

– Мне это неизвестно, и я совсем не это хочу сказать… Я имел честь написать его высочеству, что этот Буа-Доре обогатился грабежом церквей.

– В самом деле, я припоминаю это, – сказал принц. – Не дали ли вы мне понять, что у него, в его домике, спрятано нечто вроде клада?

– Я сообщил монсиньору точные и верные подробности. Часть сокровищ аббатства Фонгомбо еще находится там.

– По-вашему, можно заставить его вернуть награбленное? Это было бы затруднительно, разве что прибегнуть к помощи законников, но медлительность правосудия позволила бы хитрому старику уничтожить состав преступления. Вы так не думаете?

– Возможно, – ответил аббат. – Господин д’Алуаньи де Рошфор, которого ваше высочество назначило душеприказчиком аббатства Фонгомбо, мог бы принять меры…

– Нет, – живо сказал принц. – Я запрещаю вам… я прошу вас ничего не сообщать ему об этом. Меня достаточно бранили за милости, которыми я вознаградил услуги господина де Рошфора: они не упустят случая сказать, что я обогащаю своих ставленников, грабя побежденных. Впрочем, Рошфора упрекают в алчности и, возможно, это отчасти верно. Я не поручился бы, что он конфискует эти вещи в пользу церкви.

«Я попал в точку, – подумал аббат. – Сокровище заставило его насторожить уши. Монсиньор станет моим должником».

Принц заметил внутреннее, слегка презрительное удовлетворение собеседника. Аббат не был жаден до денег и драгоценных камней. Он жаждал власти. Конде понял, что выдал себя, и постарался быть более осторожным в разговоре.

– Впрочем, – прибавил он, – было бы обидно поднять шум из-за пустяка. Этот клад, хранящийся в каком-нибудь старом сундуке на чердаке деревенского дома, не стоит, я думаю, труда, который придется затратить на его поиски.

– И все же этот клад – живой источник роскошной жизни маркиза.

– Он уже давно черпает из него, – возразил принц. – Источник должен был иссякнуть! Я немного знал его, вашего дворянчика; это маркиз потехи ради, в духе Наваррского короля. Он был принят в узком кругу у моего доброго дядюшки!

Конде всегда говорил о Генрихе IV не иначе как с неприязненной иронией. Господин Пулен, заметив горечь в его тоне, улыбнулся, стараясь доставить удовольствие принцу.

– Титул маркиза де Буа-Доре, – сказал он, – шутка, которую этот старик принимает всерьез, навязывая всем свою глупую страсть к покойному королю.

– У покойного короля были хорошие черты, – возразил Конде, нашедший, что аббат зашел слишком далеко, – и старая тварь, о которой мы говорим, далеко не самый страшный из его зверей. Он промотал все свое состояние на смехотворные наряды: должно быть, у него ничего не осталось. Он больше не ездит в Париж, он никогда не появляется в Бурже, он живет в захолустье. У него есть старая карета времен Лиги и маленький замок, где я с трудом разместил бы своих собак. Он велел устроить у себя сады, где статуи – из гипса; все это говорит о среднем достатке.

«Вот, – сказал себе священник, – подробности, которых я вовсе не давал его высочеству. Он осведомился, он клюнул на приманку».

– Это правда, – вслух произнес он, – что человек, о котором мы говорим, – всего лишь мелкий деревенский дворянин. Известно, что у него примерно двадцать пять тысяч экю дохода, и все не без оснований удивляются, что он тратит шестьдесят тысяч, не делая долгов и не покидая дома.

– Значит, аббатства Фонгомбо все еще хватает? – с улыбкой сказал принц. – Но откуда вам известно, господин аббат, что в поместье в Брианте существует этот рог изобилия?

– Я знаю это от одной очень благочестивой девушки, которая видела там церковную утварь и облачения большой ценности. Некая детская кроватка, вся из резной слоновой кости, шедевр, происшедший от балдахина…

– Ба, ба! – сказал принц. – Что за старье! Мы займемся этим, если вы настаиваете, ради чести и блага Церкви, господин аббат; но это дело вовсе не требует большой спешки. Я должен вас покинуть, но прежде я хотел бы знать, не мог бы я оказать вам какую-либо услугу. Ваш архиепископ – мой большой друг: он назначен благодаря мне. Хотите получить лучший приход? Я могу поговорить с ним о вас.

– Я не желаю никакой выгоды в этом мире, – ответил аббат, уходя. – Мне хорошо там, где я могу позаботиться о своем спасении и молиться о благе вашего высочества.

«Это означает, – подумал принц, оставшись один, – что сундуки Буа-Доре еще полны; иначе этот честолюбец прежде всего потребовал бы у меня свое вознаграждение. Он знает, что я останусь доволен, и попросит большего, чем то, что я предложил ему. Увидим».

И принц отдал распоряжения.

Вечером того же дня, когда обитатели Брианта, пожелав друг другу доброй ночи, собирались расстаться, Аристандр, охранявший ворота, прислал сказать, что некий дворянин и его свита просят приюта на несколько часов, чтобы отдохнуть. Шел дождь, ночь была темной.

Маркиз велел освещать дорогу и, завернувшись в плащ, сам отправился поднять решетку.

– Мы… – произнес незнакомый голос.