– И я сказала ему не звонить мне больше, но он проигнорировал это, понимаешь? Как бы то ни было, что у тебя сейчас матанализ или английский?
– Куда побежала девчонка? – пыхтит лысеющий офицер. Я натягиваю куртку чуть выше подбородка. Эйвери осматривает его сверху вниз и указывает большим пальцем за свое плечо.
– Спасибо, – сопит другой офицер. Они следуют дальше по коридору, раскачивая большими животами. Когда они уходят, Эйвери усмехается.
– Думаешь, они в состоянии запомнить, как выглядит девочка с фиолетовыми прядями в волосах. Идиоты.
– Точно, итак, что я тебе должна? Давай уже покончим с Шелоб24
.– Ты сравниваешь меня с гигантским пауком?
Когда я киваю, она выглядит немного впечатленной, а затем внезапно показывает на меня.
– Ты поможешь мне пробраться в дом Джека сегодня после школы.
– Ничего себе, мм... Обычно я на сто процентов против уголовных ограблений и у меня сейчас критический момент в отношении него, так...
– Вау, еще бы. Мне без разницы. Мне позвать этих толстозадых обратно? Эй, мальчики! Юху! У меня здесь кое-кто есть...
– Ладно! – шиплю я, сжимая её запястье рукой. – Просто скажи мне, что делать.
– Встретимся на парковке после школы. Ты поведешь. У тебя есть какие-нибудь внеклассные занятия?
– Да...
– Да что я говорю, конечно, есть, ты же уродина. Возьми с этих занятий какое-нибудь незаконченное домашнее задание.
Вот такая история о том, как Сатана нанял меня на работу вором-домушником.
***
Дом Джека фантастический и огромный. Дорожка из гравия круговым движением разделяет зеленую лужайку на две части. Вокруг дома теснятся кусты роз, массивные лилии и яблочные деревья. Кормушка для колибри с сахарным соком светится красным, а вокруг нее порхают крохотные птички, потягивающие нектар. Садовник аккуратно поливает розы, его голова с кудрявыми волосами подпрыгивает вверх-вниз, когда он кивает каждому цветку, удовлетворенный тем, как хорошо они растут. Я паркую машину через улицу, как говорит мне Эйвери. Она обхватывает мое лицо руками с двух сторон и заставляет смотреть на нее.
– Сосредоточься, толстушка.
– Аха, в тысячу раз сосредоточеннее, – пищу я.
– Ты – партнер Джека по проекту для внеклассной биологии. И принесла материал, чтобы поработать с ним. Сейчас его там нет, я это точно знаю, потому что он навещает Софию. Его мама омерзительно мила. Она без проблем тебя впустит. Попросись в ванную. Поднимись наверх и войди во вторую дверь справа.
– Меня сейчас стошнит.
– Потерпи, пока не выйдешь из дома! – резко говорит Эйвери и отпускает мое лицо. – Это всего лишь мама Джека и его комната. Это не он. Я продолжу наблюдать. Если Хантер приедет домой раньше, я напишу тебе сообщение, поэтому поставь телефон на беззвучный режим и вали оттуда, как только почувствуешь, что он рядом. Если Джек поймает тебя, пока ты шпионишь... – Эйвери вздрагивает. – То, что он сделал с фотографией твоей задницы, будет выглядеть мило по сравнению с этим. Ясно?
– Ясно! – я отдаю честь.
– Что тебе надо найти? – спрашивает она меня.
– Шкатулку из-под сигар с письмами.
– Какое письмо ты возьмешь?
– Самое последнее.
– И что ты сделаешь, когда возьмешь его?
– Свалю на фиг из дома и, безусловно, ни за что не открою это письмо даже на сантиметр.
– Правильно. Сделай это и мы в расчете, слышишь? Я не говорю о твоем воровстве, а ты не говоришь о моих визитах к психиатру.
– Всё это, конечно, звучит фантастически и всё такое, но ты не учла одну маленькую проблемку:
Хмурый взгляд Эйвери углубляется. Она собирает свои рыжие волосы и забирает их в небрежный хвостик.
– Меня это не заботит, – наконец произносит она.
– А меня очень даже заботит!
– Я не собираюсь рисковать, вызывая его гнев. А ты уже это сделала своей глупой войной, в которой вы двое участвуете, понятно? Мне нужно знать, что написано в письме, понимаешь? Если я не выясню...
Эйвери зажмуривает свои кукольные глаза.
– София больше со мной не разговаривает и не позволяет с ней увидеться. Это моя вина. То, что тогда случилось, было моей ошибкой, и Джек воспользовался этим, ясно? Но она обвиняет меня. И она права – я действительно заслуживаю обвинения. Я была глупым, подлым ребенком и сделала то, о чем жалею. Я годами работала над извинениями. Годами, толстушка. Пять гребаных лет выработки мужества, чтобы попросить прощения. Но если я не узнаю, что в письме, у меня никогда не будет шанса это сделать.
Я внимательно наблюдаю за её лицом. Она не врет. На этот раз оно выражает нечто иное, помимо отвращения – боль. В ней сражается огромный поток эмоций, который чертовски ранит. Я очень хорошо знаю это чувство.
Я выхожу из машины и закрываю за собой дверь.