Прекрасные изгнанники

— И постыдился бы называть свой пасквиль критической статьей! Это личное оскорбление в духе бульварной прессы, причем самого низкого пошиба! И даже хуже: это личное оскорбление, замаскированное под литературный обзор… О господи, бедная Мэти! Ты хоть понимаешь, как подставил мою мать? Теперь все старые вешалки в Сент-Луисе будут размахивать у нее перед носом этой статейкой! Жизнь ее дочери расписана в прессе, как какая-нибудь слезливая мелодрама с гнетущим финалом, которого заслуживает любая дешевая проститутка, или что они там еще напридумывают своими куриными мозгами.

— Марта, не сходи с ума! При чем тут твоя мама? Речь идет лишь о вас с Эрнестом.

— Твой опус уничтожил всех, кто пытается писать. Ты обесценил все то хорошее, что несут людям писатели.

— Марта, это уже слишком. Я не думаю, что статья из семисот слов на восемьдесят второй странице способна погубить литературу.

— Я считала тебя своим другом, но, господи, как же я ошибалась! Ты предатель, жадный до денег лицемер и охотник за скандалами!

— Но, Марти, я вообще ничего не знал об этой статье, клянусь тебе…

— И у тебя хватило совести втянуть в эту историю миссис Рузвельт? Что, захотелось привлечь еще больший интерес к своей паршивой статейке? Ах, какая сенсация: первая леди замешана в скандальных любовных отношениях двух знаменитых на весь мир писателей?

— Никого я никуда не втягивал, — отбивался Гровер. — Я вообще такими вещами не занимаюсь.

— Да как ты посмел приплести сюда еще и Бертрана! Все ради того, чтобы набрать побольше жареных фактов, да? Возложил вину за разрушенный брак Эрнеста на меня, а заодно и вспомнил мадам де Жувенель, у которой я тоже пыталась отбить мужа! Решил выставить меня законченной стервой, да?

— Марта, клянусь, все произошло без моего ведома!

— Да будь ты настоящим другом, ты бы за меня вступился и заставил убрать из номера эту ублюдочную статью. Любой порядочный человек на твоем месте написал бы заявление об увольнении, не дожидаясь, пока эта грязь выльется наружу. Но ты… — Я бросила трубку.

Гровер бессовестно лгал мне, в этом не было никаких сомнений. Я еще могла худо-бедно пережить то, что в его журнале выставили меня шлюхой и сопроводили статью самой неудачной моей фотографией. Но он посмеялся над моей работой. Изобразил меня жалкой бездарной приживалкой, которая обладает только одной незаурядной способностью — притягивать к себе талантливых мужчин. Как будто я еще до знакомства с Хемингуэем не сделала себе имя, написав «Бедствие, которое я видела». В «Тайм» уверяли своих читателей, что значимость моей работы раздута и не имеет отношения к реальности.

«Финка Вихия», Сан-Франсиско-де-Паула, Куба

Март 1940 года

Сыновья Полин приехали на Кубу на пасхальные каникулы и очень скоро начали запросто обращаться ко мне «Марти». Патрик, которому уже исполнилось одиннадцать лет, не желал больше откликаться на детское прозвище Мышонок и требовал, чтобы теперь все называли его по имени. Они с Гиги ходили в одинаковых клетчатых рубашках. Утром мы с Патриком читали, сидя возле бассейна. Вообще-то, в это время я должна была работать, но мальчик, ставший моим сообщником, поклялся, что не предаст меня, даже если его вздернут на дыбу или будут пытать водой. Все книжки, которые Патрик читал, он мерил повестью своего отца «Зеленые холмы Африки». Ее, конечно, не сравнить по объему с романом Джордж Элиот «Миддлмарч» или с «Войной и миром» Льва Толстого, но для одиннадцатилетнего парнишки там было очень даже много страниц.

Гиги не настаивал на том, чтобы я звала его Грегори, но заставлял нас играть с ним в кости, причем на деньги. Он поглаживал кубики, дул на них и приговаривал: «Ну же, малышка, дай еще малюсенькую пяточку».

Это, как я догадывалась, означало, что ему нужна пара пятерок, но, честно говоря, для меня в такие моменты главное было не рассмеяться. Хотя Гиги был натурой азартной, он, даже распалившись, никогда не ставил на кон больше пятицентовой монетки. А вообще Гиги был очень славный мальчуган. Если не было настроения играть в кости, он мог тихонько наблюдать за тем, как мамы-колибри сидят на яйцах в своих крохотных гнездышках.

Бамби присоединился к нам в начале апреля. Глядя на то, как он плавает, ловит рыбу или стреляет из ружья, я без труда представляла, каким красивым и сильным был Эрнест в шестнадцать лет. Бамби планировал поступить в колледж, поэтому мы с ним подолгу разговаривали об экзаменах, учебниках и приемных комиссиях. Кроме того, Бамбл — так я его теперь называла — играл в школьном театре, поэтому довольно часто можно было услышать, как он выдает свою подростковую версию взрослых эмоций. И можно было не сомневаться: этот парень умел говорить так, что его слышали зрители в последнем ряду.