Прекрасные сломанные вещи

Она посмотрела на меня с неизъяснимым выражением на лице. Я не могла понять, злится она или грустит, взбесили ее мои слова или обрадовали.

– Ладно, – сказала она наконец. – Но только если ты пообещаешь, что поспишь. Ты ведь заснешь, да?

– Я и так уже засыпаю, – сказала я, моргая.

Она слегка улыбнулась.

– Хорошо, я останусь до рассвета.

И это была добрая ложь.

27

Мое пробуждение было резким. Подсознание вырвало меня из объятий сна так внезапно, что несколько секунд я оглядывалась по сторонам, пытаясь вспомнить, где нахожусь, и одновременно понять, что меня разбудило. Меня пронзили две мысли одновременно, и я резко села в кровати. Невыносимая боль разлилась по телу, и я вскрикнула.

Во-первых, я поняла, что Сьюзан исчезла, хотя было еще темно. Во-вторых, я вспомнила кое-что из сна, что-то настолько страшное, что я от ужаса проснулась.

Я вспомнила, как несколько недель назад Сьюзан сказала, крутя в пальцах незажженную сигарету: «Я лучше умру, чем пойду в приют».

Вместе с этим воспоминанием мой пробужденный мозг подсунул мне другие обрывки нашей полночной беседы.

Я пришла попрощаться.

Может, это было бы лучше.

Она говорит: «Мне уже не поможет».

И потом последний ключ к разгадке, который я пропустила только из-за собственной глупости: ее ожерелье, лежащее на моем прикроватном столике. Ее самая любимая в мире вещь. Ее драгоценность. Она отдала ее мне.

Я запаниковала; у меня горели уши и кончики пальцев. Паника разливалась внутри плотной волной; казалось, она была существом, которое схватило меня и трясло. Секунду я не могла двинуться. Папа, подумала я. Пусть придет папа. Он пойдет и найдет ее, и все будет хорошо. Я потянулась к кнопке у кровати, потом остановилась. А что случится, если я ее нажму? Придет медсестра, и что я ей скажу? Моя подруга, впавшая в немилость, вроде как виноватая в моем нынешнем состоянии, пробралась в больницу и подарила мне ожерелье, и теперь я думаю, что она собирается покончить с собой? Звучит как полный бред. Каковы шансы, что медсестра и правда позовет отца? Нет, надо пойти и найти его самой. Я осмотрела темную комнату и увидела инвалидное кресло метрах в двух от кровати. Откинув одеяло, я взглянула на свою ногу. Ну, насколько может быть больно? Нога все еще была в форме ноги; наверняка мои кости как-то прикрепили одну к другой. А может, и просто гипса для этого достаточно.

Я помедлила в нерешительности, потом медленно помахала ногами, свесив их с кровати. Сломанная потешно выступала вперед, а другая, словно в предвкушении, согнулась к полу. Собравшись с духом, я опустила собственный вес на целую руку и спустилась на пол.

Хотя вес распределялся между здоровыми конечностями, стоило ногам коснуться пола, меня пронзило резкой болью. Когда мне в последний раз давали обезболивающее? А что, если я потеряю сознание до того, как доберусь до кресла? Я на секунду прикрыла глаза, собираясь с мыслями, потом встала.

До кресла было недалеко, но это путешествие через комнату стало самым мучительным приключением за всю мою жизнь. Нога волочилась за мной грузом боли. Обливаясь слезами, я почти доковыляла до кресла, но тут моя здоровая нога подогнулась, и я рухнула на пол. Зажав рот рукой, чтобы не заплакать в голос, я подождала несколько секунд, пока острая боль не утихла, а потом подтянулась в кресло.

Я выкатилась из палаты в пустой коридор. Сердце мое неслось галопом. Надеюсь, тут где-нибудь рядом лифт. Он нашелся за углом, и я нажала кнопку, прислонилась головой к стене и рыдала всю дорогу до реанимации.

Когда двери первого этажа раскрылись, передо мной очутились двое докторов: наверное, они как раз ждали лифта.

– Ого, – сказал мужчина потрясенно.

Я увидела, как его взгляд переместился мне за спину, словно там сейчас по волшебству появится кто-то, кто объяснит, что я здесь делаю.

– Я ищу доктора Оливера, – попыталась сказать я, но страх и боль сжимали мне горло, и я едва смогла проговорить слова.

– Доктора Оливера? – медленно сказала женщина, оглядывая мою ногу, потом руку, потом лицо. – А ты точно на том этаже?

Двери начали закрываться, и я выставила руку, чтобы остановить их. Я слишком далеко высунулась из кресла, слишком оперлась на сломанную ногу и завыла от боли.

Оба доктора протянули мне руки с ошеломленным видом.

– Он мой папа, – начала я говорить и увидела знакомую коренастую фигуру в дальнем конце коридора.

Он не смотрел на нас, оживленно о чем-то беседуя с медсестрой и показывая на листок с анализами в руке.

– Папа! – закричала я.

Он резко поднял голову и оглянулся с видом человека, который услышал знакомый звук в непривычном контексте. Потом он увидел меня, и лицо его исказилось от шока. Пихнув бумаги медсестре, он чуть ли не бегом пустился навстречу, преодолев расстояние между нами за пару секунд.

– Кэднам, – то ли прокричал, то ли выдохнул он.

Когда он подошел ближе, я увидела на его лице испуг. Он протянул ко мне руки и схватил за плечи.

– Что она тут делает? – Он почти орал, да еще таким злым голосом, какого я никогда не слышала раньше.