Прекрасный белый снег (СИ)

Такой, вчера ещё весёлый кашалот на двери теперь совсем не улыбался, показался Веньке каким-то настороженным и грустным. Пара железных ржавых раковин, две полуржавых, оранжевыми подтёками ванны, в таких же точно, вывалив словно напоказ синеющие пятки, раскинув руки в ожидании последней экзекуции лежали покойники в длинном, широкой кишкой полуподвальном коридоре анатомички института физкультуры где он учился: он словно почувствовал опять приторный, знакомый запах формалина, отвратительный запах ужаса и смерти. "Да ладно, — подумал он, — это ещё не дорога к Богу. И надо-то всего, помыться. Может и правда, полегчает." В углу, у мутного, такого же ржавого окошка он обнаружил круглый железный табурет, пустил воду погорячее и с полчаса сидел под колючим жёстким душем, склонив голову и прислушиваясь как бежит вода. На простеночке между кабинок нашёл большой кусок хозяйственного мыла, общественную рваную мочалку, и долго, сморкаясь и отфыркиваясь тёр себя со всех сторон. После растёрся маленьким, накрахмаленным до жёсткости наждачки полотенцем и наконец почувствовал себя почти нормальным человеком: водные процедуры, даже в этом скорбном месте, своё воздействие всё же оказали... Венька расслабился, противная ноющая боль в затылке отпустила окончательно, внезапно он ощутил себя почти счастливым. Не хватало разве что бутылочки пивка...

В палате, как ни странно, было тихо: в комнате отдыха включили телевизор, и любители игр в домино, на интерес, переместились туда вместе с костяшками, немногочисленные же некурящие, или проигравшиеся в дым (забавный каламбур, подумал Венька) мирно спали, или перелистывали старые журналы. И Венька, размякнув немного после душа, тоже решил просто спокойно полежать. Подумать о своём пока никто не теребит, а может, если получится, и поспать немного. Спешить ему теперь было явно некуда...

Отчего-то, он и сам не понял, отчего, может, из-за серой этой гадости за окном, а может душ подействовал так странно, но Венику вспомнилось вдруг море.

Он помнил этот запах, солоновато-горький, его ни с чем не перепутаешь, лёгкую дымку над водой, мелко подрагивающую под утренним, нежарким ещё солнцем зеленовато-голубую, до самого горизонта гладь, жёлтую выжженую траву на высоком берегу, орла, одиноко паряжего где-то в поднебесьи. Отчётливо врезался в его память тот высокий берег, кривые тропинки к узенькому, каменистому, человек на десять пляжу, огромные, пахнущие рыбой и немного тиной раковины: они не покупали их в сувенирной лавке, насобирали у берега штук по десять каждый, пьянящий нежно и крепко, терпко-сладкий как долгожданный поцелуй Чёрный полковник из погреба хозяйки, и любовь... Жаркую как полуденное солнце Светкину нежность и любовь...

На море Венька не бывал давным-давно, с юности, почти что с детства, толком и забыл уже что это такое, а в Крыму и вообще ни разу не был. Получилось всё тогда совсем случайно и абсолютно неожиданно даже для него. Не говоря уже о Светке...

Ни в какой Крым он тогда не собирался, вообще ни о чём таком не думал, а занимался с утра до вечера делами: готовился к очередной поездке: мотался по магазинам оптики в поисках фирменных очков. К тому времени он уже больше года как челночил: регулярно, почти без передыху гонял в Поляшку — торговал на местных рынках завоёванными с боями в Гостинке, ДЛТ, и прочих универсальных магазинах Ленинграда качественными и совсем не дорогими по польским меркам отечественными товарами.

Как и у многих многих, да в общем, у большинства мелких коммерсантов-челноков, промышлявших в те годы нелёгким этим бизнесом, началась вся эта историю у Веньки в общем-то случайно. Довольно долго, почти целый год он торговал всевозможным хозяйственным добром — домашним инструментом, постельным бельём из Белоруссии, детским игрушками и прочими житейскими мелочами. Скоро однако, продавать на польских рынках пробойники, молотки, плоскогубцы Вене слегка поднадоело, денег особых этот странный бизнес не приносил, а геморроя было много. К тому же, как-то случайно, совершенно неожиданно Венька наткнулся на интересную, денежную как оказалось тему — импортные оправы, скорее даже и не оправы, готовые очки в фирменных оправах.

Дело было в самом начале лета, помнится ещё, солнце ярко так светило, глаза устали, Венька снял свои, в ГДР-овской, типа позолоченной оправе, недорогие но вполне приличные, большими каплями очки, в то время такие были ещё в моде, протёр стёкла мягкой тряпочкой и положил на стол, просто чтобы глаза немного отдохнули. Минут через пятнадцать пробегавший мимо дядька, поляк лет сорока, ткнул пальцами в его очки:

— Иле? /Сколько?/

— Это мои. Это не продаётся, — растерялся немного Венька.

— Длятшего втеды полОжил? (Для чего тогда положил?) ПолОжил — спшедавай! (Положил — продавай!) Сто пеньчдещёнт дам! — поляк был явно недоволен туповатым русским.

— Но это же мои, — оправдывался Венька. — Я же без них не вижу... Сам ношу... — и в подтвержение напялил очки на нос.

Тот достал лопатник:

— Добже. Сто шестьдещёнт. ДАвай! Спшедай!