Они вошли во двор через заднюю калитку. У стены под лучами послеполуденного солнца прикорнул зулус. Он спал, прикрыв лицо черной кепкой, которая показалась Тому знакомой. Это был Коломб, Когда они подошли ближе, он испуганно вскочил, подпрыгнув, как дикая кошка. При виде Тома он улыбнулся и поздоровался, как прежде, назвав его зулусским именем. Коломб был какой-то вялый и сонный, а в глазах у него появилась умиротворенность, которой не было во время их последней встречи.
— Ты возвратился, чтобы поохотиться в родных местах? — спросил Том.
— Я пришел, чтобы построить здесь дом.
— Значит, ты женился! — Только сейчас Том увидел большую вязанку инкомфа, на которой Коломб спал. — Где твоя жена?
— Стирает на реке.
— А, значит, это ее я видел. Она христианка?
— Она тоже христианка.
Они спокойно глядели друг на друга. На солнце кожа зулуса казалась светло-коричневой; посадка головы, мускулистая шея и свободные движения рук свидетельствовали о большой силе. Его широкие ноздри слегка шевелились в такт дыханию.
— Я рад, — сказал Том.
Он хотел сказать больше. Он чувствовал, что Коломб счастлив, хотя жизнь у него была нелегкой и даже суровой. А он, Том, отвергнут и лишен счастья навсегда. Он опустил глаза.
— Том, я вижу, что на сердце у тебя тяжело, — по-зулусски сказал Коломб.
— Да, но это не из-за тебя. Сердце мое радуется, что ты вернулся и привел жену.
— Тебе уже сказали?
— Ты сам скажи ему, — ответила Маргарет.
Коломб помолчал, а затем, нахмурившись, сказал:
— Коко в тюрьме.
Том побледнел, и внутри у него все похолодело. Он знал, что это значит; если даже старухи вмешались в дело, значит, затронуты самые глубокие и сокровенные человеческие чувства. Коко безоговорочно приняла христианство, а теперь она в тюрьме.
— Ты знаешь еще что-нибудь?
— Нет, только это. Я сошел с поезда ночью, то есть вчера. У Коко много детей и внуков. Они сказали мне, что она в тюрьме. Для меня безопасней было оставаться здесь — полиции здесь нет. Все ушли вниз по реке. Если я пойду туда, меня тоже схватят и посадят под замок.
— Я поеду, — сказал Том. — Я поеду сейчас же.
Когда он уходил, Маргарет спросила:
— Том, ты согласился на это новое назначение?
— Стать офицером разведки, если выражаться красиво? Нет, но отделаться от него будет трудно.
— Я думаю, это не имеет значения, раз ты в милиции.
Он понимал, почему она так говорит. Новоприбывшие горожане и некоторые миссионеры не доверяли кавалерийским отрядам, состоявшим из вооруженных землевладельцев. Они видели в них лишь прикрытие для самовольных действий толпы и требовали роспуска милиции. Но Маргарет смотрела на вещи по-своему и гораздо проще: ей не нравились офицеры милиции.
— Это будет трудно, — повторил Том, наклоняясь, чтобы поцеловать ее на прощание.
Это был их первый поцелуй; он казался неизбежным, как встреча во сне. На мгновение руки ее сплелись вокруг его шеи, а глаза закрылись. Он снова ощутил слабый запах ее духов. А в следующее мгновение он был уже в седле, и конь, цокая копытами, летел по дороге. Стоя на крыльце перед домом, она махала рукой ему вслед. Из комнаты вышла ее мать и сдвинула на лоб очки.
— Это Том Эрскин! Я видела здесь его коня. Почему же он не зашел?
— Должно быть, очень спешил.
— Ты внесла пироги в счет миссис Гаспар?
— Да, мама.
Она не решилась повернуться, чтобы не выдать своих чувств.