Прекрасный дом

Все с любопытством уставились на Тома, и разговор смолк. Он чувствовал, что они говорили о нем. Быть может, Мэтью Хемп уже прослышал о подвиге своего сына и распустил об этом глупые сплетни. Том выпил в компании нескольких знакомых ему конистонских полицейских и отправился на поиски судьи.

Миссис Хемп когда-то была хозяйкой в Конистонской академии. С тех пор она постарела, а волосы и лицо ее приобрели пепельно-серый оттенок. Но для Тома она по-прежнему оставалась жестоким, неумолимым тираном, который властвовал в школе до тех пор, пока оттуда не убрали ее мужа и пока мальчики не подожгли конюшни. Ее глаза сидели глубоко в темных впадинах, а тонкие губы были крепко сжаты в отчаянной попытке сдержать судорогу. Это походило на подавленное, истерическое всхлипывание, и она старалась говорить как можно меньше.

Миссис Хемп отрицательно качнула головой, когда Том спросил, где судья. Но до его слуха донесся храп, и он попросил ее разбудить мужа.

— Нет, ему это не понравится.

— Я должен видеть его немедленно по очень важному делу.

— Неужели у вас нет уважения… — завизжала она. — Он никого не принимает в такой поздний час.

Том поставил ногу на порог и не двигался с места, поэтому она не могла затворить дверь. Внезапно, со вздохом, похожим на стон, она метнулась прочь, и он услышал, как хлопнула дверь в глубине дома. Он зажег спичку и вошел. На кровати в большой неубранной комнате спал Мэтью Хемп. Он был в одежде и грязных сапогах, а сверху укрыт пледом. Мерцала свеча в подсвечнике, и лицо спящего казалось восковым. Веки его были опущены, и незаметно было, что он слеп на один глаз; седая борода лежала на груди. Он дышал носом глубоко и ровно, и Тому странно было видеть этого пьяного старика красивым, безмятежным и даже величественным, как бюст Дарвина. Он сел и несколько минут смотрел на судью, думая о том, как хорошо было бы, если бы старик умер, и внезапно вспомнил, как он однажды, мучась угрызениями совести, просил у бога смерти директора школы.

— Какого черта вам нужно? — с трудом ворочая языком, спросил Хемп.

Теперь он сидел на кровати с мокрым полотенцем на голове, а Том старался влить ему в рот стакан воды.

— Тьфу! Что это за дрянь? — сплюнул он.

Его голова качалась до тех пор, пока он не обхватил ее обеими руками. Веки его дрогнули, и из слепого глаза в бороду тоненькой струйкой побежали слезы. Том медленно повторил полное имя Коко и спросил, где она.

— Какое это имеет значение? — пробормотал себе под нос судья. — О господи, как у меня болит голова! Не нужно было пить. — Затем он выпрямился и узнал Тома. — Эрскин? — фыркнул он. — Что вы здесь делаете, сэр? Вон отсюда!

— Хорошо, я уйду, но вы пойдете со мной. — Он поставил Мэтью Хемпа на ноги и вывел его на прохладный ночной воздух. — Имейте в виду, мистер Хемп, — продолжал он, — я обжалую это дело во всех судах, если нужно, дойду до Тайного совета. Если старуха умрет из-за вашего приговора, то день ее смерти будет черным днем для правосудия в этой стране.

— Ты угрожаешь мне?

— Я предупреждаю вас.

— Это пристало адвокату на заседании суда.

— Я экономлю время, — сказал Том.

Теперь судья протрезвел. Он встряхнулся, расправил плечи и более твердо зашагал к полицейскому участку, рядом с которым находилось приземистое каменное здание тюрьмы. Он был напуган. Какие-то фигуры смутно двигались во тьме, а он никак не мог понять, кто это. Бар был уже закрыт, и полицейские расходились по домам. Судья тревожно озирался и был почти рад, что рядом находится Эрскин. Он никогда в жизни не видел таких неистовых людей.

В полицейском участке Хемп подписал ордер на освобождение арестованной, которую до пересмотра дела берет на поруки Том. Он подписал бы все что угодно. Сержант, вызванный дежурным констеблем, взглянув на них, сразу почуял неладное. После того как мистер Хемп ушел, он сказал Тому:

— Возьмете ее утром.

— Нет, сейчас сержант.

— Сэр, я вам советую…

— Я увижу ее сейчас же.

Тюрьма представляла собой маленький, низкий барак. Стены были глухие, и наружу выходила только обитая железом дверь. Камеры сообщались с внутренним двором, в каждой имелась дверь и вентиляционная решетка. Белый сержант, тюремщик-зулус в холщовой одежде и Том стояли на узком дворе. В этих камерах никогда не содержались белые. Откуда-то доносился тихий, полный отчаяния плач. В другой камере заключенный быстро говорил о чем-то сам с собой, задыхаясь в конце каждой фразы. Спина его была иссечена плеткой-девятихвосткой. Сержант покачивал фонарем, и тени плясали на выбеленных известкой стенах и черных дверях.

— Чего вы ждете? — спросил Том.

Вонь от человеческих испражнений была невыносима, он почувствовал тошноту.