Они перешли через реку, пробираясь вброд по пояс в ледяной воде, и вышли в районе Наталя. Вождь ориентировался на местности, как рысь, и, казалось, располагал тайными сведениями, о том, где его ждет пастух или закутанная в одеяло женщина с донесением о передвижении белых войск. Сейчас они находились на земле вождя Ндабулы. Было известно, что молодые воины этого племени стремятся присоединиться к восставшим, но что вождь их никак не отважится на этот решительный шаг. На более открытых участках здесь постоянно рыскали войсковые части, вооруженная полиция и банды резервистов, многие из которых были бурами и немцами, и молодые воины и женщины следили за ними из тайников в горах. Они знали, что произойдет, если они примкнут к восставшим: через несколько недель от их хижин останется лишь куча пепла, последние коровы и козы будут угнаны, девушки изнасилованы, а детям придется выкапывать корни растений в степи, чтобы не умереть с голоду. Они знали также, что часть издавна принадлежащих их племени земель будет отторгнута и передана белым фермерам для взимания непомерной арендной платы. Выбор был труден. Но тем не менее племя с каждым днем таяло, так как воины на свой страх и риск уходили за реку. Мятеж превращался в революцию, направленную не только против белых, но и против вождей, против обычаев, освященных веками. Превращение это происходило слишком медленно, зародыш пустил лишь тонкий росток, похожий на ядовитую травинку умтенте. Бамбата чувствовал и одобрял это, как все, что служило его целям. Но он не хотел ускорять ход событий и не обольщался. Было, уже слишком поздно, время ушло; охотник не может бегать быстрее своих собак. Однако ни одной из этих мыслей вождь не делился со своим телохранителем. Но, когда он задавал свои вопросы, иногда непонятные и туманные, а потом размышлял над ответами, Коломб знал, чтό у него на уме. Если Бамбата взял с собой именно его, человека, который умел мыслить даже смелее своих единоверцев христиан, — значит, он ставил его в пример военачальникам и воинам импи.
Когда они, перейдя реку в другом месте, возвращались на заре в лагерь, Коломб чувствовал усталость. Однако он ни знаком, ни словом не обмолвился об этом и не отставал от рослого Бамбаты, который большими быстрыми шагами неутомимо двигался вперед с нечеловеческой выносливостью и решительностью. Вот он скрылся в кустарнике, вот его силуэт появился на вершине холма. На прощанье Бамбата решительно сказал:
— Будь осторожен, сын Офени.
В словах слышалась не угроза, а дружеское предупреждение человека, который знает больше, чем может сказать. Коломб стоял один и глядел в зимнее небо. Перевернутое созвездие Креста стояло у самого горизонта, и уже взошла «Инквенквези», великая звезда Канопус. Близился рассвет, и на земле было особенно темно: лес казался совсем черным и непроходимым. Впереди на холмах появился белый луч прожектора: широкими неровными полосами он шарил по низкому небу, остановился на холме, словно покрыв его инеем, и снова заметался вдали. Коломб почувствовал какую-то странную радость, и мысль, ставшая уже навязчивой, снова пришла ему на ум: у нас тоже все будет, и день, так же как и ночь, будет принадлежать нам.
Пока он смотрел, свет вспыхнул еще раз и погас. Даже бесноватые белые позволяли себе отдохнуть. Он пошел дальше, временами останавливаясь и прислушиваясь; лес молчал, и Коломб бесшумно шагал по мягкой рыхлой земле. Он различил шепот водопада в далеком ущелье. Через расселину среди скал он спустился к краю утеса, скрытого ползучими растениями и ветвями деревьев, подножия которых были на шестьдесят-семьдесят футов ниже. Там, на краю утеса, находился вход в пещеру, куда он и проник, раздвинув ползучие растения. В пещере было сухо и дымно от костра, расположенного в глубине ее на песке и освещавшего дрожащим светом закопченный свод. Возле огня спала Люси; по-видимому, ночной холод заставил ее улечься здесь и, согревшись, она заснула глубоким сном. Когда он вошел, она зашевелилась, но не проснулась. Пещера была небольшая — были здесь и такие, где могла разместиться целая рота, — но добраться до нее было нелегко, и Люси чувствовала себя в безопасности. Она приметила эту пещеру, переползая с места на место в тот первый день, когда орудия осыпали лес шрапнелью.
Он отыскал горшок, наполовину наполненный сьинги с кусочками мяса, и поставил его на огонь. Затем он сидел, не сводя глаз с огня и поворачиваясь лишь для того, чтобы взглянуть на жену. Он изучал каждую черту ее прекрасного лица, освещенного костром. Когда в огне хрустнула ветка, уголок ее рта дернулся, а ресницы затрепетали. Она не проснулась. Не его ли она видит во сне?
Сняв свою куртку, Коломб скользнул под одеяло к Люси и положил руку ей на грудь. Полусонная, она повернулась и обняла его. Он спал на циновке вопреки всем законам знахарей, он спал рядом со своей любимой, красивой женой.
— Исайя, — сонно бормотала она. — Исайя, Исайя.