Прекрасный Старый Мир

В таком добрососедском ключе вели мы дипломатические переговоры часа три. В итоге сошлись на приемлемых один к трём. Вообще, с нашей стороны и вправду плодородной земли хватало, а вот у Псковичей был песчаник. Правда, у них и озёр до беса, а нам рыбка не лишняя. В общем, лучше вышло, чем могло бы быть. Да и не в обиде никто.

Правда выходил такой казус: изменение границ межполисных это уже уровень высокий, и печати Полиса малой мне на договор такой не хватит. Собственно, собеседник со мной вышел, да в резиденцию княжескую со мной направился: была это в Пскове и управа милитантская и резиденция главы Полиса.

Князь был как князь, Радонежич. Откатал печать свою на договоре в двух экземплярах, призадумался, да и кликнул:

— Ольша! — на что появился паренёк, лет тринадцати-четырнадцати, явный одарённый. — Направишься в Вильно с посланцем сим, с договором. И привезёшь обратно отпечатанный печатью Полиса.

На что паренёк склонился, и свою копию договора прибрал. А я на княжескую морду смотрел без всякого почтения и с некоторым возмущением: какого лешего мне на шею какого-то глисту в кафтане вешают? Что самокатами Псков оскудел?

Тут вопрос-то понятный, договор сей только тогда в силу вступит, когда обе печати отпечатаются. Но я что, подчинённый этой княжеской морде, его посыльных возить?

Морда княжеская на мою физиономию повзирала, усмехнулась (впрочем, до Лешего не дотянула), да и всёж соизволила поинтересоваться.

— Не откажетесь доставить, Ормонд Володимирович? К делам сын тянется, вот и приучаю потихоньку, — выдал он.

Вот князь бесовский, злопыхал я. Подкинул мне княжонка, вот ещё мороки. Впрочем, бес с ним: отказать негодно, а от Вильно пущай летит, из своего кармана аэроплан оплачу, если что. Но бардак ведь какой!

— Не в тягость мне, Вольг Сигмарович, да и по добрососедски. — выдал я, чуйства, меня переполнявшие, скрывая.

В итоге, хоть и посольство угодно справилось, без особого восторга я усадил княжича самокату в зад, да и тронулись мы. И все паренёк елозил сзади, копошился и достал меня в конец.

— Что вам не сидится, Ольша Вольгович? — ехидно вопросил я. — Сидения недостаточно мягки?

— Признаться, да, Ормонд Володимирович, — ответствовала эта прынцеса на горошине. — Жесткое тут что-то.

— Не что-то, а гаковница скорострельная, — с похерчелом отвествовал я, признав, впрочем, мысленно за пассажиром право на елозенье. — Переложите вбок, коль неудобно, — буркнул я, покосившись на погонщика самоката.

Последний челом покраснел, легонько подёргивался, но в голос не ржал. Молодец, точно нормально познакомлюсь, заключил я.

— А не скажите ли, Ормонд Володимирович, — после копошения и размещения моей прелести не под княжичной задницей, послышался голос, на что я кивнул, а голос продолжил. — А зачем вам оружие тяжёлое?

— Службу посольскую справлять, — честно ответил я.

Парень примолк, призадумался, а я понадеялся, что так в тишине и доедем. Но через час, уже на территории нашенской, тишину нарушил звяк стекла. И стук ломаемой кости: водитель получил в лицо пулю, а самокат начал юлить.

Времени жалеть и даже думать не было, скорость была около сотни вёрст, надо было спасаться. Но сквозь ноги так и оставшегося для меня безвестным погонщика… и тут мои мысли прервал удар по колесу, явно, злодеи, увидев что самокат не тормозит, решили «помочь». Самокат понесло юзом, бес уедем. Но и тормозить нам нельзя, решил я и рявкнул на княжича, толкая и корректируя юлящий самокат.

Последний решил эфиром самокат затормозить, но решение, хоть и логически понятное, но архиневерное: тормознём на дороге, там нас и упокоят.

— На пол и голову пригни! — рявкнул я.

Одновременно толкая самокат в кусты на обочине, судорожно оглядываясь в эфире, и тяня руку к гаковнице.

— Но я… — пискнул княжич, получил по маковке гаковницей и примолк.

— Вниз!!! — взревел я и на этот раз парень послушал.

Стрелку наша шустрость не понравилась, пулю он выпустил, крышу самоката и боковое стекло выбил, но деянием этим добился лишь того, что обозначил, куда чувствовать. А с оскалом взводя гаковницу, почти на пределе чувствительности, я ощутил стрелка саженях в ста, на дереве. Правда был ещё десяток в кустах, в том же направлении, но было пока не до них.

— Всё вернёт к истокам, — вырвалось из памяти Олега, да и из пасти, — пулемёт Максим.

И начал я поливать короткими очередями вражин. Вражины исправно помирали, стрелок на дереве — первым. А у меня песенка про пулемёт из пасти прорывалась, да и у трупа, на которого я гаковницу облокотил, я прощения вслух попросил. Не за гаковницу, а за то что не узнал, как зовут. Бес знает, с чего меня так накрыло, вроде и поопаснее бывало, но вышло так. По самокату несколько выстрелов прилетело, но нас не задело, а потом нападающие перестали быть.

— Пиздец, — вынес я вердикт окружающей реальности, убедившись в убитости атакующих. — Вы там живы?

— Жив, — пискнул княжич. — А почему Мак… Сзади!!! — ультразвуком взвизгнул он, вытаскивая цербик.