Прекрасный Старый Мир

Правда к ужину приятство моего болезного положения явило себя с другой стороны: Забава, согласно пожеланиям терапефта злостного, наготовила стог корма. Вот слов нет, чтоб сие надругательство иначе обозвать: какие-то травы бесконечные, овощи варёные и рыба на пару. И ни кусочка мяса, ни крошки хлебушка! Мои полные муки вопли: «Это я не ем. Я не козёл!» были безжалостно заткнуты «Конечно нет, вепрь мой могучий». И ложкой с сеном, в пасть мою коварно проникшей! И ведь накормила пакостью сей, несолёной и гадкой, овечка упрямая. Ну да ладно, всё в заботе.

И вот, после сего диетического надругательства, является Твёрд, да докладывает, что в особнячок наш ломится нечисть эфирная, в силах тяжких. Ну, доклад был в стиле ином, но по смыслу именно таков: Леший рвётся к туше моей, то ли добить, то ли пригодность её дальнейшую, в своих планах коварных, установить.

Мысленно вздохнув, у Милы прощения попросив — мало ли, вопросы служебные, я Твёрду велел нечисть впустить: всё равно же не отвяжется.

И явилось его Злонравие к моему одру болезному. Вполне сообразно природе своей: с авоськой, полной какими-то зловредными плодами, утыканными столь длинными и лютыми шипами, что авоську начальство на отлёте несло.

— И что с вами делать, Ормонд Володимирович? — вопросил леший злонравный, дары свои жуткие на тумбочку уместя.

— Здравия вам, Добродум Аполлонович, — примером показал я начальству бескультурному, что делать надлежит.

— Здравия, Ормонд Володимирович, — буркнул Добродум. — Но вопроса моего это не отменяет. У вас, пусть не каждое посольство, твориться какое-то непотребье. Наука статистическая сие нормой считать не позволяет. И шутки ваши, о моей природе эфирной, пусть изящны, но уже приелись, — не дал мне ответить по сути Леший коварный. — Вас реально одного отпускать опасаюсь. Соседний Полис, пара часов с гаком пути, — начал перечислять, жалуясь уже вселенной Леший. — Так умудрились сына князя прихватить…

— Вообще-то, мне его всучили… — справедливости ради отметил я, но был перебит и клешнёй отмахнут.

— Непринципиально, — отмахнулся Добродум. — С вами он был. И вляпываетесь в натуральные боевые действия. И что с вами делать?

— Бес знает, Добродум Аполлонович, — ответствовал я. — До срока вами отведённого менее года…

— Только это и радует, — буркнул Леший, опять бескультурно меня перебив. — Ладно, выздоравливайте, у вас отпуск, по здоровью…

— По нездоровью, — уточнил я, очень культурно перебив начальство. — И Рагонежич-то этот как? В смысле посольство то справлено?

— Справлено, — отмахнулся Леший. — Всё, пойду я, выздоравливаете.

И срулил, оставив меня в думах. На тему, какого лешего припирался-то, тварь эфирная? Ну чтоб подозрения от своей злостной персоны отвести — это понятно. И тут взгляд мой упал на тумбочку, на которой щетинились жуткими шипами лешие дары в авоське. Это он что, добить меня, раненого, вознамерился?

Впрочем, явившаяся спустя минуту Мила, вооружившись ножом, жуткую обёртку с шипами срезала, зеленоватое содержимое на ломтики нарезала, да мне скормила. Хм, и вкусно даже, с некоторым удивлением отметил я.

А вообще, конечно, картина неприятная. Вон, Люцина, например, в тот же срок и в той же должности ни разу «Весту» служебную не достала. Хотя, у неё и начальство не только не змейское, но и по вопросам иным. Но, тот же Младен, за два года только бит был один раз (что я прекрасно понимаю), чем меня его змейство попрекало.

И прочие послы в заварушки попадают, но раз-другой за время службы. Правда гибунут, у нас за полгода поседение два трупа… хотя три, напомнил я себе.

Впрочем, что тут думать? О «невезухе» как у школьника нихонского, из анимации Мира олегова? Так коль так всё, ничего я не исправлю. А ежели меня как «концентратора аварий» за скобки вывести, так и логично всё выходит:

Леший есть заместитель Даросила Карловича по «острым» вопросам, соответственно дела, через него достающиеся, самые неприятные даже статистически. Объективно, есть некая «вуаль невезения», но сами события объективно возможны и обусловлены текущими реалиями. Да и реально, хоть неприятны, но не на каждое же посольство приключаются.

В общем, отслужу время остатнее, небось не помру. А далее и дела другие, поспокойнее будут. Надумал я эти мысли мудрые, овечку мою заботливую погладил, да и задремал. А проснувшись в ночи, обнаружил, вместо Милы, на кресле прикроватном Люцину. Признаться, сначала подумал, что снится мне, потом, по мере пощипывания и огляда эфирного, убедился что нет. Ну и закопошился, оторвав взгляд соученицы от книги, ей читаемой. А сам мордом лица изобразил вопрос, поскольку что сказать — бес знает.

— Я Милу спать отправила, — правильно интерпретировала мою физиономию соученица. — Она с тобой хотела, но я не дала — всё ж хребет нечувствительный… — не стала неделикатно недоговаривать он, но в целом было понятно.