— Да, простите, просто выдернули меня так, будто побоище тут жуткое, — потёр виски терапефт. — Да не копошитесь вы! — возмущённо откомментировал он мои гневные шевеления. — Что травма не столь сильна, её серьёзность не отменяет. Сейчас костью займусь, — откомментировал он, приступив к эфирному воздействию.
Первым делом содрав с меня панцирь и одёжу, ну и копошился он с моего тыла эфиром всячески. Собственно, весь недолгий полёт во мне он эфирно и прокопошился. Разве что на вопросы соизволил ответить.
— А не скажите ли, надолго ли паралич? — полюбопытствовал я, бултыхаемый эфиром на весу.
— Сие не вполне паралич… впрочем, вам неважно. От седмицы. Столб нервный хребта весьма сложен, так что до обретения чувствительности я вмешиваться не буду. Часть его повредилась, но, до восстановления работы организма целиком, и не скажешь, сколь важная. В общем, хребет у вас цел, процессы я подстегнул, далее вам лишь покой и питание потребно, — выдал лечила.
— А самому… — начал было я, но был перебит.
— Не вздумайте! Намудрите непотребного, потом лечится месяцами будете, — отрезал терапефт. — А то и убьётесь из-за работы органов неверной. Сейчас вам корсет защитный организуем в лечильне, — озвучил он. — Вот за него, ежели желаете, можете себя эфирно тягать. Только аккуратно! — прокурорски уставился он на меня.
— Хм, а в лечильне мне пребывать потребно? — полюбопытствовал я, влекомый по коридорам.
— Ежели эфиром в места непотребные себя тыкать не будете, да постельный режим соблюдать, — с сомнением уставился на мою персону терапефт, ну а я рожей отобразил всемерную готовность соблюдать. — То препятствий не вижу. Лекарства составлю, рекомендации к питанию также. Ухаживать за вами есть кому? — полюбопытствовал он.
Что, в общем-то, было вопросом не праздным. Меня он, разоблачая, избавил так же от последствий отключения сфинктеров низа меня от верха меня. И Милу на роль ассенизатора мне, пусть и на несколько дней, назначать не хотелось. С другой стороны, низ — не хребет, так что уж почистить себя эфиром я смогу, заключил я, заключаемый в корсет.
— Есть, — ответил я, уже заключенный в корсет.
— Ну тогда покажите, как перемещаться будите, а там посмотрим, — выдал эскулап.
Ну и стал я себя за корсет аккуратненько тягать. Медленно и печально. Лечила на меня очи пучил, на руки, плетями опущенные, покивал, да и выдал вердикт:
— Сносно. Лекарствами займусь, а вы если так домой стремитесь, свяжитесь с кем нибудь, да и данные оставьте, — выдал лечила.
Причём явно с прицелом меня в лечильне удержать, поскольку стило с бумагой, да и эфирофон явно были вне моей досягаемости, да и руками мне вроде как лишний раз шевелить не полагалось. Но я превозмог, эфирным телекинезом справившись. На мои с Милой объяснения «легкая травма, ничего страшного, пусть Твёрд из лечебницы заберёт», похмыкал. Сам же на мои копошения наблюдал, составляя лекарства, да и рекомендации кропая. А закончив сие, уставился на мою персону с ехидством и изрёк:
— Руками вы, кстати, Ормонд Володимирович, пользоваться свободно можете. Лишь тянутся ими не след. А положение хребта корсет фиксирует, изгибов не допуская. — выдал сей змей, в обличии терапефтическом. — Но заботу о здоровье одобряю, — покивал он. — Так что отпущу вас невозбранно, с сердцем спокойным.
— Вот спасибо, Велимир Силантьевич, за предупреждение своевременное, — искренне поблагодарил я сию клистирную трубку.
На что трубка благожелательно покивала, да и повлекла меня в проходную эфиром. Только гогота злодейского не хватает, отметил я, эфирно влекомый. Твёрд на самокате вскоре подкатил, был снабжён холщёвым мешком с моим барахлом и поспособствовал в умещении моей тушки. Терапефт злорадный же наблюдал за кантованием эфирно удерживаемой тушки, в деле сём не помогая. Лишь по умещении ручкой сделал и удалился.
А я всю дорогу предавался мыслям философическим, на тему: я ли тернистостью своей замечательной привлекаю себе подобных (причём гадов, поскольку они не Терны). Норны ли какие злоехидные в плане эфирном сидячи надо мной глумятся, в том числе подобных типов подсовывая. А то и вовсе — тернистость определённая есть константа Вселенной. Чего я, себяцентричный, не замечаю и не признаю?
Мила на пороге нас встретила, обеспокоенная, но прежде чем допрос мне пристрастный учинила, была диагнозом тыкнута. С которым ознакомившись, в волнении явно убавила, но заботой преисполнилась. И уместила персону мою болезную на ложе, обиходила всячески и рядом с книжкой присела. Что, признаться, было приятно зело.