Возвращаясь в Московскому совещанию, я должен сказать, что единственное нарушение, — выходящее за пределы, коими он был ограничен, — допущенное Корниловым в его речи, касалось некой общей дискуссии о мерах, которые следовало принять в тылу. Он заметил, что в настоящее время не станет вдаваться в изучение мер, необходимых для реорганизации железнодорожного движения и промышленности.
Раупах. Он уклонился от этого вопроса?
Керенский. Мы оговорили в качестве особого условия, что он не будет упоминать железные дороги, поэтому он о них ничего не сказал.
Глава 2
Подготовка к восстанию и его начало
Параграф 11
Председатель. Стала ли информация относительно заговора доходить до вас непосредственно перед Московским совещанием или еще раньше? Разве доказательства не становились с каждым днем все больше и весомее?
Керенский. Да, все время.
Председатель. А было ли имя Корнилова упомянуто в связи с заговором?
Керенский. Имя Корнилова всплыло позже, незадолго до того, как события фактически произошли. В то время обычно появлялся офицер, которого я позднее перевел в департамент разведки. Он был немного шантажистом, однако часто посещал казачий совет (круг) и, очевидно, был хорошо информирован. Этот офицер должен был приехать и предупредить, так же как это сделал Львов, о том, что мне «грозит неминуемый крах» в связи с грядущими событиями, которые вот-вот должны были разразиться, а именно: захват власти конспираторами.
Раупах. Из партий правых или…
Керенский. Да, от правых. Несомненно, этот офицер был хорошо осведомлен, но я так и не смог разобраться, приходил ли он ко мне как разведчик или просто хотел предать других и заработать кое-что для себя. Для меня очевидно лишь одно — он был вполне au courant[13].
Председатель. А он в то время не упоминал имени Корнилова или кого-нибудь другого?
Керенский. Он не упоминал Корнилова, но назвал других, тесно связанных с последним, — Завойко и других, чьи имена я забыл, эти люди были приближенными Корнилова. Потом, как вы знаете, казачий полк был вызван в Москву на время Московского совещания…
Председатель. Это был 7-й Оренбургский казачий полк?
Керенский. Без ведома командующего Московским военным округом. В то время полк князя Долгорукого продвигался на Петроград из Финляндии, но был остановлен командующим полками, генералом Васильковским. В офицерских учебных заведениях распространялись различные слухи. Например, мы получили сообщение от московских кадетов о том, что офицер предупредил их, что во время Московского совещания будет объявлена диктатура. Я не знаю, каковы были результаты расследования по этому делу. Я не знаю, почему пришли в движение казачьи полки.
Председатель. Корнилов не знал. Наверное, это было сделано для поддержки какого-нибудь приказа.
Керенский. Возможно.
Председатель. Известно ли определенно, кто именно вызвал полк?
Керенский. Было подтверждено, что полк поспешно вызвали без ведома командующего Московским военным округом, Временного правительства и даже военного министра. Мы ничего не знали; у нас хватило времени лишь на то, чтобы остановить полк под Можайском.
Председатель. Во время Московского совещания разве не возбудил подозрения в его лояльности отказ Корнилова следовать указаниям Временного правительства? Разве правительство не заподозрило его в связи со слухами о заговоре?
Керенский. Видите ли, я должен признать, что часть Временного правительства была совершенно загипнотизирована личностью Корнилова. Разумеется, я не имею в виду, что эти члены правительства, в частности, были в контакте с ним или одобряли его поведение. Просто некоторые министры считали, что вот он — человек вне политики, честный, отважный солдат, который может организовать армию и должен сделать это [но для которого трудно найти верный тон в сложных «гражданских» делах]. Следовательно, они считали это движение безнадежной затеей беспомощного человека: конечно (говорили они), этот человек совершенно не искушен в политике, не способен сотрудничать с нами, но, как и всякий другой, он наделен чувствами гражданина! Но я и некоторые другие министры принимали во внимание поведение Корнилова. Я помню, как говорил своим близким друзьям, а также Временному правительству по своему возвращению, что я совершенно удовлетворен Московским совещанием, поскольку я смог узнать и понять все, что хотел, и узнал обо всем, «откуда, что и почему». Позднее, когда произошел Корниловский мятеж, один из конституционных демократов сказал мне: «Только сейчас мы понимаем ваше поведение на Московском совещании и ваш тон; тогда ваши угрозы, адресованные правому крылу, казались нам непонятными».