Переоценка сил Корнилова одной партией и понимание слабости его позиции другой партией (это обстоятельство было уже упомянуто мною) стали особенно очевидными на Московском совещании. Накануне его огромное число людей, даже среди демократических масс, было заражено болезненным страхом контрреволюции и уповало на совещание, страшась, что голос страны примкнет к голосу прогрессивного блока (который в то время возродился в Москве), и подозревая меня в заигрывании с реакционерами. (В то время меня еще не признавали контрреволюционером.) С другой стороны, вожди коалиции «всех мыслящих элементов России» (цитирую Родзянко), которые готовились к нападению на правительство, под давлением их провинциальных избирателей также должны были изменить свои заранее составленные резолюции. Подводя итоги Московского совещания, орган Советов, газета «Известия», с некоторым изумлением писала в своем выпуске от 16 августа, что «все люди 3 июня[16], которые были готовы пнуть мертвого льва, испытали в дни Московского совещания чувство глубокого разочарования». Отметив единодушие, продемонстрированное представителями рабочих и крестьян, солдатами и матросами армии и флота, земствами, городами, кооперативными организациями, железнодорожниками, учителями и так далее, газета «Известия» справедливо заметила, что «демократия укрепилась благодаря Московскому совещанию. И хотя результаты совещания, казалось, похоронили все надежды на государственный переворот справа, активные сторонники диктатуры не угомонились, а, напротив, намеревались достигнуть цели другими, более решительными мерами. Когда они обнаружили, что открытая политическая борьба с Временным правительством им не под силу, они решили покончить с ним неожиданным „резким ударом“».]
Председатель. Появился ли план относительно некоторых перемен в составе правительства после Московского совещания и были ли упомянуты определенные имена в этой связи?
Керенский. Нет, шли разговоры только о необходимости воспользоваться переменами в настроении, которые возникли после инцидента Бубликова — Церетели: после речи Бубликова на Московском совещании, в которой он взывал к необходимости лояльного сотрудничества буржуазии с демократическими элементами, Церетели демонстративно пожал ему руку. Говорилось и о начале pourparlers[17] с промышленными кругами с учетом того, что они были представителями Временного правительства. Вопрос тогда заключался лишь в том, чтобы напомнить администрации государственных представителей об имущем классе — не кадетах (конституционных демократах), но Коновалове и других настоящих представителях этих классов.
Параграф 12
Председатель. А какими данными разведки вы располагали насчет действий большевиков, каким образом вы их получили и не носили ли они намеренно провокационный характер?
Керенский. Обычно мы получали информацию о действиях большевиков почти каждую неделю или две. Например, незадолго до 27 августа на собрании правительства один из министров спросил меня, знал ли я или министр внутренних дел о слухах относительно надвигающегося восстания большевиков и имеют ли эти слухи под собой серьезные основания. Тогда я ответил (и думаю, то же сказал и Скобелев), что эти слухи не имеют никакого значения.
Председатель. Какие меры предприняло бы правительство в случае, если бы ожидаемое восстание большевиков в Петрограде и в Кронштадте состоялось?
Керенский. В Кронштадте предполагалось ничего не делать. Я должен заявить, что акция большевиков не имела никакого значения. В моих показаниях на предварительном следствии я упомянул свой разговор с господином В. Львовым. Здесь указывается, что Львов заверял меня в том, что восстание большевиков неизбежно, а я ответил, что, насколько мне известно, никакой акции большевиков не предвидится. Я даже сказал ему: «Вы говорите с такой уверенностью, будто сами собираетесь принять участие в восстании».