Прелюдия к большевизму

[Теперь, после контрреволюции большевиков или (воспользовавшись более подходящим словом) после всероссийской новой «пугачевщины», которая разрушила Российское государство, и, принимая в расчет нашу замечательную способность напрочь забывать вчерашние события, очень многие из моих читателей подумают об этой части моего заявления, что, стреляя из пушек по воробьям (корниловцы), Временное правительство проигнорировало настоящую угрозу, и многие другие скажут, что Корнилов предвидел возможность восстания большевиков, в то время как Временное правительство было фатально слепо, или, по крайней мере, у него была повязка на левом глазу. Эта критика глубоко ошибочна, потому что 1) до мятежа Корнилова и во время него не существовало реальной опасности, ни даже симптомов восстания большевиков, и 2) до Корниловского мятежа большевистская угроза встречала отпор со стороны громадной демократической силы, организованной в новом местном самоуправлении — Советах и армейских комитетах, — силы, которая защищала страну и правительство от хаоса крайних левых.

Движение Корнилова готовилось как раз во время наиболее напряженной борьбы государственно и патриотически мыслящих демократов с ее анархистскими и большевистскими элементами. 8 июля резолюция Центрального исполнительного комитета Советов настоятельно подчеркивала «острые перемены в сознании масс, которые произошли из-за авантюристских политических попыток (3–5 июля) совершить вооруженное восстание против Временного правительства», подготовленных анархистскими и большевистскими элементами и другими темными силами, действовавшими под их знаменами.

18 июля тот же Центральный исполнительный комитет единодушно заявил, что «реставрация боевой способности армии является наиболее серьезной проблемой текущего момента». Я уже цитировал многие другие его прокламации и резолюции, отмеченные тем же здравым смыслом. Достаточно пробежаться по страницам «Известий», чтобы убедиться в напряженности борьбы между государственными и анархическими партиями и заметить, как классовое чувство все больше и больше подчинялось в умах демократов нуждам государства, как возрождалось стремление к работе и порядку и как сознание необходимости жертв ради страны все глубже и глубже проникало в мысли людей. Стоит вспомнить, как самоотверженно армейские организации и комиссары сражались на фронте с большевистской пропагандой, как многие из них переоценили свои безрассудные ошибки первых дней революции и освятили свою борьбу с трусами и предателями собственной кровью. Стоит только просмотреть сотни резолюций, принятых в то время батальонами, полками и дивизиями, чтобы убедиться в том, что в умах солдат быстро протекал процесс очистки и что положение командующих офицеров постепенно улучшалось. В первую очередь мы не должны забывать, что повсюду в то время большевики были в меньшинстве и играли роль безответственной оппозиции. Их жалкая попытка организовать всеобщую забастовку во время Московского совещания, запрещение независимых акций на их митингах, а с другой стороны, дерзость демократии, протянувшей дружескую руку буржуазии, — все это не сон, но настоящая реальность, в которой мы жили до 27 августа и которая позволила мне ответить на предложение отложить провозглашение закона о смертной казни до прибытия 3-го кавалерийского корпуса, который для этой цели мне был совсем не нужен.

В целом сравнение сил показало, что все попытки повторить 3–5 июля наверняка обернулись бы ПОЛНЫМ ПРОВАЛОМ. И еще меньшей была какая-либо реальная опасность существовавшему тогда режиму, которую можно было бы ожидать от попыток правых экстремистов. «БОЛЬШЕВИЗМА ПРАВЫХ» КАК ТАКОВОГО БОЯТЬСЯ НЕ СТОИЛО. Это не был пороховой склад, который при взрыве уничтожает основы всего, но спичка, которая могла попасть на склад взрывчатых веществ, и тогда… Итоги 27 августа показали, ЧТО могло за этим последовать.