В те мгновения, пока Львов писал, мой мозг напряженно работал. Было необходимо немедленно вскрыть и доказать формальную связь между Львовым и Корниловым, чтобы Временное правительство могло принять решительные меры уже в тот же самый вечер. Было очень важно заставить Львова раскрыться, для этого нужно было, чтобы он повторил в присутствии третьего человека весь свой разговор со мной. Я чувствовал, что должен действовать таким, а не иным способом… Тем временем Львов закончил писать и, передавая мне документ, сказал: «Это очень хорошо; теперь все закончится мирно. Люди
Не знаю почему, но этот вопрос нанес мне удар, заставил насторожиться, и я почти невольно ответил: «Разумеется, нет. Неужели вы и в самом деле думаете, что я могу быть министром юстиции при Корнилове?»
И тут случилось нечто странное.
Львов вскочил. Лицо его прояснилось, и он воскликнул: «Вы правы! Вы правы! Не ездите туда. Там для вас расставлена ловушка; он вас арестует. Уезжайте куда-нибудь далеко. Но вы должны уехать из Петрограда. Они ненавидят вас».
Затем мы «решили», что Корнилов должен узнать из телеграммы о моей отставке и что мне не следует ехать в Генеральный штаб. «А что случится, В.Н., — сказал я, — если вы ошибаетесь или если они практически сыграли с вами шутку? В каком положении тогда вы окажетесь? Вы понимаете, то, что вы написали, весьма серьезно».
Львов начал энергично доказывать, что это не ошибка, что это в самом деле весьма серьезное дело и что «генерал Корнилов никогда не возьмет назад своих слов».
В этот момент мне в голову пришла мысль, что я могу получить подтверждение непосредственно от Корнилова по прямой телеграфной линии. Львов подпрыгнул от такого предложения, и мы договорились, что встретимся в восемь часов в доме военного министра, чтобы поговорить с Корниловым по прямому телеграфу.
Львов пришел ко мне в начале шестого, а когда ушел, было, насколько я помню, начало восьмого. Почти час оставался до нашей встречи в доме военного министра. Выходя от меня, Львов столкнулся в дверях кабинета с В. В. Вырубовым, который шел ко мне. После того как я ознакомил его со всем случившимся и попросил его остаться со мной, я послал своего адъютанта организовать прямую линию и вызвать ко мне во дворец к девяти часам вечера главного помощника командира военного округа, капитана Козьмина.
В восемь вечера я отправился с Вырубовым на телеграф. Все было готово. Корнилов ждал на другом конце линии. Львова еще не было. Мы пытались дозвониться ему домой, но никто не отвечал. Корнилов ждал у телеграфа двадцать — двадцать пять минут. Я решил говорить один, поскольку характер разговора предполагал, что безразлично, один я или мы оба находились у провода; тема была согласована заранее. Я должен признаться, что, очевидно, и Вырубов, и я все еще надеялись, что генерал Корнилов спросит в полном удивлении: «Ас кем я должен сотрудничать? С каким Львовым?» Однако надежды не оправдались. Вот полный разговор, записанный печатной машиной Хьюгса.
РАЗГОВОР НА ПЕЧАТНОЙ МАШИНЕ ХЬЮГСА ПРЕМЬЕР-МИНИСТРА (КЕРЕНСКОГО) С ГЛАВНОКОМАНДУЮЩИМ (ГЕНЕРАЛОМ КОРНИЛОВЫМ)
«Добрый день, генерал. В. Н. Львов и Керенский у аппарата. Мы просим вас подтвердить заявление, что
«Добрый день, Александр Федорович, добрый день, В.Н. Снова подтверждая предписание, которое я дал В.Н. о нынешней ситуации в стране и в армии, как это кажется мне, я вновь заявляю, что события прошедших дней и те, которые, как я вижу, приближаются,
«Я, В.Н., спрашиваю:
«Да, я подтверждаю, что я просил вас передать Александру Федоровичу мое настоятельное требование, чтобы он прибыл в Могилев».
«Я, Александр Федорович,
«Я настоятельно требую, чтобы Борис Викторович приехал с вами. Все, что я сказал В.Н., относится