Прелюдия к большевизму

Керенский. Как я раньше говорил, всех этих людей нельзя сваливать в одну кучу. Что до Якубовича и Туманова, я не помню, чтобы говорил с ними. Вероятно, они тоже говорили со мной, но эта беседа, наверное, была настолько несущественна, что я ничего о ней не помню. Я знаю одно: когда я спросил, как так получилось, что я не видел ни Туманова, ни Якубовича, мне кто-то сказал, я точно помню, что все это дело так сильно подействовало на Туманова, что он находится в крайне подавленном состоянии. Я думаю, что Якубович пришел позже, и, если не ошибаюсь, я попросил его пригласить несколько человек, чтобы помочь организовать оборону. Между тем я отчетливо помню предложение Савинкова говорить по прямому проводу 27 августа и потом визит Милюкова 29-го. Впоследствии на собрании Временного правительства, когда мы обсуждали этот вопрос, я думаю, уже накануне разрешения кризиса, часть Временного правительства высказалась за необходимость компромисса в свете «корреляции сил» и необходимости избежать волнений. Некоторые возражали, что это неминуемо укрепит позиции большевиков. Проводились разные разговоры, но в другой связи — в связи с оценкой корреляции сил. Я стоял на определенной позиции, что не существует двух партий, но только Временное правительство и генерал, нарушивший свой долг.

Была еще группа лиц, выражавшая часть общественного мнения, которые считали, что существуют две партии с равными правами бороться за власть; вести друг с другом, так сказать, мирные переговоры и призывать к посредничеству. Я придерживался мнения, что такой курс нанесет решающий удар идее революционной власти и объединению, которое она учредила с начала революции. Следовательно, я не мог принять точку зрения о двух лагерях, ведших переговоры через посредников, принимая во внимание, что нарушу клятву, встав на такой курс.

Раупах. А не было предложения провести переговоры в свете возможности такого непонимания?

Керенский. Савинков внес такое предложение вечером 26-го.

Раупах. После разговора на телеграфе. А как насчет Терещенко и Лебедева?

Керенский. Я не помню таких вещей в отношении Лебедева, скорее, наоборот… Лебедев очень подозревал Филоненко в участии в этом деле; а уход Филоненко был, справедливости ради говоря, вызван передачей Лебедевым некого разговора, который имел место в штабе в ночь, когда Филоненко прибыл из Ставки. Что же до Терещенко, то он одно время действительно выступал за соглашение. На самом деле он даже сказал на одном собрании Временного правительства, что дело должно быть урегулировано таким образом, что и Керенский, и Корнилов должны быть устранены, и таким образом, обе партии будут умиротворены взаимной жертвой.

Шабловский. Кто разработал проект воззвания к региональным комиссарам в провинции: на нем была ваша подпись?

Крохмал. Простите, кто составил сообщение от 27 августа?

Керенский. Не помню.

Шабловский. А обращение к провинциальным комиссарам?

Керенский. Я не могу и об этом сказать.

Шабловский. Нас интересует участие Некрасова; разве оно не было составлено им?

Керенский. Что вы имеете в виду под «участием Некрасова»? Он ни в чем особенно не участвовал.

Шабловский. Мы спрашиваем об этом на основании газетного абзаца, в котором говорится, что Временное правительство было готово воздержаться от отправки телеграммы, объявляющей о заговоре, но Некрасов поторопился и отправил ее вопреки мнению правительства и таким образом поставил последнее перед свершившимся фактом.

Керенский. Я не помню. Я припоминаю, что телеграмму, отправленную по беспроводному телеграфу, задержали просто потому, что мы считали, что не должны чрезмерно будоражить общественное мнение и чувства.