Прелюдия зверя

Вот уже год мы живем в новом мире, пытаясь привыкнуть к технике, бесконечному потоку чего-то нового, к новому языку. Отец Вальтера нанял нам учителей, придумал легенду, по которой мы с двуликим познакомились в центре реабилитации после аварии, в результате которой потеряли память. Очень удобно. На все вопросы можно с чистой совестью ответить «упс, забыла». Хотя пока знакомыми мы не сильно обросли, ведь у Вальтера настолько многочисленная семья, а еще и стая двуликих, которые не семья, но что-то вроде, что у нас нет недостатка в общении, а иногда даже переизбыток! Хотя тут я кривлю душой, от новых родственников я в полном восторге и сразу же нашла общий язык с его братьями, которых оказалось трое. Двое из них сводные, родители Вальтера развелись после его исчезновения. И хотя они не живут больше вместе, с самим Глебом и Еленой - матерью Вальтера, общий язык мы тоже нашли. Тяжело не подружиться с людьми, которые желают этого всей душой и делают для этого все возможное. Но удивительнее всего оказалось, что все они двуликие, такие же, как Вальтер, но в этом мире живут в тени. До сих пор не понимаю, почему они держат свое существование в тайне, но я еще многое не могу понять в этом противоречивом, сложном, но кажущемся таким дружелюбным, мире.

Погруженная в мысли, не сразу замечаю, что на пляже Вальтера уже нет, и едва не слетаю с табуретки, когда он подкрадывается сзади, укладывая руки на мой раздувшийся за последние месяцы живот. Там, где я раньше работала, нас защищали от беременности, и хотя мне ни разу не пригодилась эта защита, она действовала еще несколько месяцев после нашего появления тут. Но срок действия настойки незаметно закончился, и вот я с пузом и не могу выйти на улицу, потому что от жары голова идет кругом, а в доме тихо жужжит генерирующее прохладу чудо современной цивилизации.

– Точно не хочешь искупаться? – Вальтер отодвигает подбородком волосы с шеи, а его голос звучит так, будто он предлагает нечто непристойное.

– Твой отец скоро приедет, – разворачиваюсь, закидывая руки на сильную шею. – Хотя секс перед его визитом уже почти традиция,

– Никто не предлагал секс, – двуликий наклоняется, снова зарываясь носом в волосы.

– Ну нет, значит нет, – пожимаю плечами, пытаясь отодвинуться.

– Нет уж, – смеется, притискивая меня обратно. – Я тебя уже поймал.

***

Держу в руках цветную фотографию и потрясенно вглядываюсь в улыбающуюся с нее женщину. У нее русые волосы и голубые глаза, стройная фигура и очень красивая улыбка с такими же как у меня ямочками на щеках.

– Твоя мама, – поясняет Глеб, нарушая затянувшуюся тишину.

Перевожу взгляд на него в попытке понять, когда он успел сделать это фото и почему женщине на ней не меньше сорока? Разум отказывается верить в самое очевидное объяснение, и я выжидающе смотрю на Глеба. Но он молчит.

– Она... – проглатываю ком в горле, не желая верить. Или отчаянно надеясь? – жива?

– Жива, – кивает, переводя взгляд на Вальтера. Я тоже смотрю на него, заметно побледневшего, с таким же недоверием во взгляде, какое наверняка и в моих глазах.

– Как? – опережает меня с вопросом.

– Она просила не говорить от ее имени, – вздыхает отец Вальтера, – хотя видит бог, я с трудом себя сдерживал. Просто прочтите это, – он достает из внутреннего кармана два письма, – сначала я тоже злился на нее, но... просто прочтите.

Глеб протягивает два запечатанных конверта с выведенными каллиграфическим подчерком нашими именами.

– И дайте свои ответы. Она ждет, – с этими словами он встает и уходит.

Мы с Вальтером еще долго сидим, не в силах отвести взгляд от своих писем и не решаясь их вскрыть.

– Бред какой-то, – выдыхает, приходя в себя первым. – Я же сам ее похоронил.

Мне сказать и вовсе нечего. Кажется, все ответы у меня в руках, но открыть конверт, это все равно, что дать ей шанс. После всего, что она сделала и через что мне пришлось пройти. Просто дать шанс оправдаться? Вот так вот? Написала письмо и все в прошлом?

Я прихожу в себя лишь когда раздается требовательный плач дочери. Устремляюсь в комнату и беру на руки маленькую Каролину, чтобы накормить. Выкидываю все мысли из головы, сосредотачиваясь на жадно глотающей материнское молоко крохе. Она для меня как точка отсчета в этом мире, начало всего. Чем нужно руководствоваться, чтобы поступить так, как поступила моя мать?

Эти вопросы порождают любопытство, которое становится сильнее страха. И хотя к любопытству настойчиво примешивается надежда, я упрямо гоню от себя это чувство.

Каролина засыпает, и я аккуратно перекладываю ее в подвешенную к потолку люльку. Любуюсь еще какое-то время на раскинувшую в стороны ручки и ножки малышку, но заставляю себя выйти из детской. Вальтер сидит там же, где я его оставила. В его руках распечатанный конверт. Мой лежит рядом, там, где я его оставила.

– Что внутри? – спрашиваю, указываю взглядом на длинное письмо в его руках.

– Объяснение, – говорит с усмешкой и качает головой. – Оказывается, объяснить можно все.

Не мешкая больше, вскрываю белый конверт с моим именем.

Как там Вальтер сказал? Объяснить можно все? Вот уж точно.

***