Преломление. Обречённые выжить

Капитан долго думал, потом долго мычал и наконец сквозь зубы процедил:

— Авось пронесёт…

Ту же самую фразу он произнёс ранее и в Петербурге, когда новоявленный владелец судна требовал ускорить погрузку, чтобы успеть попасть в караван на выход из морского канала. Листы прокатного металла уже покоились на дне трюма. Оставалось только заклинить их, иначе при бортовой качке они разнесут корпус, сместят центр тяжести и вообще перевернут пароход.

Перед самым отходом, стараясь угодить торопливому хозяину, капитан ещё раз взглянул на груз, задумался, помычал и, махнув рукой, изрёк:

— А может, пусть так и лежит? Авось пронесёт…

— Ещё как пронесёт, Борис Иваныч, — подтвердил Валерий, — обдрищетесь, когда борт под крен вот той железякой пробьёт и оверкиль[37] сделаем.

— В караван тогда не успеем, сутки потеряем, — забубнил капитан.

— Я вас не понимаю, Борис Иваныч, вы что, хотите на тот свет экипаж отправить? Учтите, владельцу на всё наплевать. Он страховку получит, а нашими контрактами задницу подотрёт. Вы их читали, когда подписывали? Там сплошная липа. Ни один суд не посчитает их за документ. Короче, я за экипаж не отвечаю, я отвечаю за груз. И пока мы его не закрепим, от причала не отойдём. Это я вам гарантирую. А остальное — дело ваше.

В преддверии урагана уже в Эгейском море Валерий повторил то же самое:

— Смотрите, дело ваше. Я отстоялся бы в закрытой бухте. Судя по силе ветра, ураган должен пройти быстро.

— Да всего-то и остался ночной переход, — возразил капитан, — проскочим, как пить дать.

— Здесь вы принимаете решение, моё дело курс проложить.

По проложенному курсу мы шли до двух ночи. Море к этому времени разошлось не на шутку, и мой предвахтенный сон был зыбок и тревожен. От сильной бортовой качки пришлось перелечь на диван и распереться ногами и головой в переборку. С койки временами просто скидывало.

Когда на короткое время я погрузился в забытьё, дверь в каюту распахнулась.

— Серёга, вставай на… — послышался взволнованный голос стармеха, — труба лопнула!

Похоже, это была уже реальность. Какая труба? И при чём тут я? Но раз будят на… — значит, что-то серьёзное. Вставать на причинное место мне ещё ни разу не приходилось. Поэтому я тут же вскочил на обе ноги, быстро влез в робу и спустился в машинное отделение. То, что я там увидел, напоминало финальную сцену из бессмертной шекспировской трагедии «Отелло». В роли Отелло выступал наш второй механик. Его лицо было покрыто чёрным лоснящимся «гримом» — отработанным машинным маслом. А сам он, лёжа на пайолах, обнимал и душил, как Дездемону, горло толстенной трубы. Выпученные глаза новоиспечённого Отелло с ужасом смотрели на нас.

— Жё-па! — закричал он обречённо с каким-то нарочитым французским прононсом.

Это был крик возопившей души.

— Сейчас масло всё выгонит, и двигун[38] заклинит! Сил моих нет уже держать. Труба, чай, не баба. 80 градусов всё-таки, а не 36 с половиной.

Дед немедленно связался по внутреннему телефону с капитаном и запросил добро на остановку двигателя.

— Какая остановка на… — закричал капитан в трубку. — Нас уже при среднем ходе дрейфом сносит с курса. Не выгребаем. Того и гляди на остров налетим. Здесь их всюду налеплено, как тараканов на холодной сковородке.

— Значитца, так, — ультимативно отрезал стармех, — через две минуты не остановимся — вызывай спасательный буксир, и в ремонт. Оплавим вкладыши, задерём втулки, тогда главный двигун можешь на лом сдавать.

— Какой буксир в такую погоду?! — заорал капитан. — Мы сами в лом превратимся, если хода не будет! Здесь всё море каменными пнями уставлено.

— Опять повторить?! — тоже заорал Дед. — Минута прошла. Масло в системе на нуле.

— Ну тогда молитесь Николе Угоднику, — пробубнил капитан в трубку и поставил главный на «стоп».

Двигатель тут же замолк. И второй механик с осознанием выполненного долга отвалился от своей «Дездемоны».

— Герой, — заключил Дед, — дал машине ещё пять минут подышать. А кому это нужно? Всё равно стопорить. Минута туда, минута сюда, роли не играет. Но за службу благодарю. Обещаю представить к ордену Сутулова, если выберемся из этой передряги.

Второй механик, отирая лицо ветошью, допытывался:

— Чего делать-то будем? В трубе свищ. Варить надо. А система маслом заполнена. Тут и взорваться можно.

— Взорваться не взорвёмся, — возразил Дед, — но если сваривать прямо на месте, полыхнёт точно. Надо снимать. Здесь как раз Y-об-разная развилка, вот эти «штаны» мы сейчас и снимем.

В это время судно развернуло лагом к волне, ветром заложило на левый борт, создав устойчивый крен градусов в тридцать, и понесло по воле волн, как пустую консервную банку.

Довольно быстро мы вытащили дефектный узел, действительно напоминающий штаны водолаза или большую букву Y. В машину спустился капитан.