Преломление. Витражи нашей памяти

— Ну, ночи мне хватит, — ответил искушённый в плотницком деле Адам Моисеевич.

— Ночь — лучшее время для такого дела, а я тебе в помощники Семёна дам. Он и стружку соберёт, и с крановщиком договорится, чтоб подцепить, когда нужно, и вертлюг вставит. Размеры будешь снимать? — спросил напоследок боцман, доставая из кармана рулетку.

— У меня все размеры здесь, — постучал по голове Предыбайло, — мне стоит один раз на вещь посмотреть, и я тут же в дереве один к одному выстругаю. Неважно, якорь это или что-то ещё.

К утру, действительно, якорь был готов. А баковый матрос Семён успел его даже кузбасс-лаком закатать.

— Ну, Адам Моисеевич, ты у нас настоящий скульптор с большой русской душой, а не просто плотник, — заключил боцман, — похож, не отличишь. Иди отдыхай. С меня бутылка.

— Водку не пью отродясь, а вот кефир с удовольствием, лучшая для меня затея.

— Тогда на эти деньги я тебе кефир и подарю. Десять пол-литровых бутылок получится.

Якорь выгрузили на причал, днём из цеха подтащили цепи. Гоша на своём кране марки GANZ работал в тот день особенно красиво и чётко. Всё делалось по уговору. Настоящий якорь — в утиль, самодельный — на штатное место в левый клюз. Крановщик получил свои комиссионные, команда «заговорщиков» — нигде не учтённую тринадцатую зарплату, а «колобаха» — обещанные десять бутылок ацидофилина.

Вечером новый якорь как следует обмыли. И стали готовиться к рейсу. А третий механик при этом неотступно ходил за боцманом и назидательно напоминал:

— Говорил же тебе, что деньги на земле валяются. Просто нужно чаще под ноги глядеть и успевать нагибаться. Смотришь, и семья с голоду не опухнет.

— Да, да, — соглашался боцман, — теперь верю. Главное, чтоб зрение в этом плане не притупилось.

Рейс у нас был не очень длинный. Два месяца мы блуждали по Европам, потом зашли в большой английский порт Кардифф в Бристольском заливе, а далее, пройдя довольно широкий пролив Святого Георга, со стороны Кельтского моря зашли в просторное устье реки Барроу. Конечной точкой для нас был небольшой городок Нью-Росс. Устье реки быстро сужалось. Поэтому в Нью-Росс можно было попасть только по большой воде, когда океанский прилив поднимал собою мутные артерии многочисленных рек Ирландии. К таким рекам и относилась Барроу, по которой мы шли средними ходами, красиво вписываясь во все её причудливые изгибы. В районе Ватерфорда нам пришлось взять на борт ирландского лоцмана.

При подходе к порту назначения лоцман предупредил, что в районе Нью-Росса будем разворачиваться на 180 градусов через якорь и становиться к пирсу правым бортом. Значит, в нужном месте нужно будет отдать левый якорь и разворачиваться, используя силу приливного течения.

Капитан, услышав про левый якорь, сдвинул мицу на затылок и почесал лоб.

— А нельзя ли развернуться через правый? У нас рабочий якорь правый. А левый отдаём только в крайних случаях.

Подойдя к старпому, он в сердцах пробурчал:

— Ну как ему объяснишь, что левый якорь отдают только идиоты? Я двадцать лет на этом пароходе и всегда пользовался только правым. Левый — плохая примета. Разве ирландец сможет это понять?

Наконец, поравнявшись с нужным причалом, лоцман отдал команду застопорить машину, переложить руль лево на борт и отдать левый якорь на длину одной смычки.

Поскольку по морской субординации за лоцманом всегда остаётся последнее слово и его командам должны неукоснительно подчиняться, капитан поставил машину на «стоп» и с досадой просипел в микрофон:

— Отдать левый якорь!..

Боцман в это время стоял на баке у брашпиля в ожидании отдать правый якорь и, услышав команду, не поверил своим ушам.

— Что за комиссия, Создатель? В кои веки мы отдавали левый якорь? Это же для нас катастрофа!

Баковый матрос Семён, зная все тонкости якорных пертурбаций, аж присел на корточки и, сжав голову руками, произнёс сквозь зубы:

— Что ж теперь будет, Господи?!

— А что будет, то и будет, — в отчаянии произнёс боцман.

Перейдя к левому якорю, он ослабил ленточный тормоз. Поскольку якорь нужного веса не имел, то долго стоял в клюзе задумавшись, но потом всё-таки стал медленно сползать в воду. Сначала по инерции он погрузился до самого вертлюга, а потом благополучно всплыл и лежал на воде, как купальщик, отдыхающий на спине.

Боцман тут же доложил:

— Мостик, мостик, якорь отдан, но не тонет, собака! Как поняли?

Капитан удовлетворённо поправил мицу на голове.

— Та-а-ак! Я предупреждал! Говорил же — плохая примета! Вот она и сбылась тут же, Иван Петрович! — обратился он сам к себе.

Обстановка стала критической, лоцман пребывал в ступоре. За всю свою многолетнюю службу ничего подобного он не видел.

— Ещё минута, и наш пароход снесёт причал! — закричал капитан.

Подбежав к рулевому, он стремительно переложил руль на другой борт, дал «полный назад» и гаркнул:

— Твою мать! Отдать правый якорь!!!

На этот раз якорь с шумом ушёл в воду, и судно стало разворачиваться, как стрелка на циферблате. Ошвартовались в одно касание.

— Вот так сразу и надо было! — удовлетворённо выдохнул капитан.

Лоцман, придя в себя и одёрнув китель, произнёс на прощанье: