Премия «Мрамор»

Я понимаю, признаваться в любви к Парижу немодно и даже пошло. Но мне все равно. Я всего лишь турист, мне много не надо. Я люблю все то, что заранее так пылко презирает, например, прекрасный екатеринбургский прозаик Игорь Сахновский, который ни разу в Париже не был. Может, потому и презирает, что не был в великом городе. Увы, я не оригинален и люблю все его прелестные банальности. А именно: Эйфелеву башню, Монмартр, трамвайчики по Сене, кофе с круассаном в уличном кафе, порцию жареных каштанов с маленькой уличной жаровни. Любовь к Парижу невинна, как Наташа Ростова, уж извините. Воспевающих этот город миллионы, ну так и что ж? Меня не пугает массовая пошлость, я нежно и преданно люблю Голливуд, например. Зачем выискивать в Париже нетривиальные объекты для поклонения, выковыривать изюм из сладкой булки путешествия, оскорблять город подозрениями. Я нормальный потребитель туристической клюквы и не боюсь присоединиться к хору воспевавших Париж, тем более что в нем немало приятных людей. Мне, повторюсь, достаточно малого. Да, я люблю Париж за то, что его любил Хемингуэй. И за то, за что его любил Хемингуэй, тоже. И за свою любовь к нему и Хемингуэю. Вы что-то имеете против? А может быть, вы просто сноб, у которого не было молодости и Парижа? Мне жаль вас.

Я был влюблен в Париже, и не хочу сейчас анализировать, что тут послужило причиной, а что стало следствием. Я даже соглашусь с теми, кто мне скажет, что был влюблен, потому что находился в Париже, а будь это все не в Париже, ничего бы не было. Пусть так. Какая разница. В конце концов, побывать в Париже и не влюбиться хотя бы в него, на мой взгляд, это верх бессердечия.

Итак, я жил на бульваре Клиши, где по ночам пробки от обилия желающих вкусить прелестей продажной любви. Ранним утром по нашей улице с Монпарнаса идут отсыпаться отработавшие смену дешевые проститутки, и первые утренние клошары греются на солнышке на стульчиках уличных кафе, причем клошарки красят губы и прихорашиваются. Всюду жизнь. Скамейки под платанами на бульваре ничем не отличаются от скамеек екатеринбургских бульваров — те же горы мусора, а ведь рядом урна в виде прозрачного пластикового мешка, слабая защита от терактов. Повсюду собачий кал — скользкая и зловонная городская проблема, о чем честно предупреждают все путеводители. Первым, что мы видели, выходя из метро, была красная мельница Мулен Руж, уже через пару дней пробуждавшая вполне донкихотовские порывы. По правую руку вонял гамбургерами “Макдональдс”, напоминая о том, что мир един и мал, а глобализация неизбежна. Иногда мы здесь перекусывали (а вы думаете, что если будете жрать исключительно высокую французскую кухню у Дукассе или у Фрешона, то немедленно станете парижанами?).

Признаюсь еще в одном грехе — наивных попытках гастрономического туризма. Мы выпили по чашечке кофе в “Двух мельницах”, и я мысленно положил еще один цветок к подножию монумента своей любви к Одри Тоту. Может быть, она когда-нибудь ответит мне взаимностью. Кося глазом, как Сартр, я поволок тебя на Монпарнас, на Сен-Жермен-де-Пре, по святым хемингуэевским местам. Вот здесь начинающий писатель брал уроки литературного письма у Эзры Паунда, за что расплачивался уроками вполне нелитературного бокса. Мне почему-то представляется, что молодой Хэм переходит бульвар Монпарнас в тапочках, как Довлатов улицу Рубинштейна в Питере. Наверное, сказывается сила литературной традиции.

Мучительно хотелось есть, и, когда я наконец победил в споре, мы снова присоединились к пошлому хору и поужинали на веранде “Флоры”, на что ушли последние после “Самаритян” и “Галереи Лафайет” евро. Я вам больше скажу, мы попросили официанта сфотографировать нас, что он сноровисто и с большим умением сделал.

Слаб человек, каюсь.

Рискуя окончательно переполнить чашу терпения блюстителей туристической нравственности, упомяну еще одно ужасное преступление — посещение парижских кладбищ. Можете упиться возмущением, но я тоже высыпал горсть билетиков от метро на могилу Сержа Гинсбура, а ты, блондинка со стремительным тюркским именем, минутку постояла в задумчивости перед горой желтых цветов, закрывших памятник Далиде. Это никак не может служить оправданием нашим кладбищенским похождениям, но к русским знаменитостям на Сен-Женевьев-де-Буа мы не поехали, зато очень мило побродили в толчее продуктового рынка на Монпарнасе, любуясь желтыми замками сыров, ювелирной платиной свежей морской рыбы на колотом льду и кровавыми горками клубники в картонках.