Преображение мира. История XIX столетия. Том II. Формы господства

4) «Синьхайская» революция в Китае: она началась в октябре 1911 года как солдатское восстание в провинциях, привела к немедленному и относительно бескровному краху династии Цин и уже 1 января 1912 года – к созданию Китайской республики; она закончилась в 1913 году захватом власти Юань Шикаем, высокопоставленным сановником старого режима, который выступил против революционеров 1911 года и правил республикой в качестве президента до 1916 года в режиме диктатуры.

Разумеется, общества, в которых происходили эти четыре революции, и политические порядки во многом различались. Было бы безответственно говорить об их едином типе. Революции не возникали и как непосредственное следствие друг друга. Решающим пусковым моментом ни в каком случае не была предшествующая революция в соседней стране. К примеру, иранская революция не была первичным толчком к революции младотурок в 1908 году. Тем не менее можно найти некоторые цепочки эффектов и подумать над ними. Российская империя, вероятно, оставалась бы политически более стабильной, если бы не потерпела шокирующе явное поражение в войне с Японией 1904–1905 годов (подобно тому как Людовик XVI опозорил себя своим бездействием в голландском кризисе в 1787 году). А если бы Российская империя не была тогда ослаблена войной и революцией 1905 года, она, вероятно, не согласилась бы на демаркацию азиатских сфер влияния с Британской империей в 1907 году. А если бы это соглашение не состоялось, то опасения среди османских офицеров в Македонии по поводу неизбежности раздела Османской империи между великими державами не были бы такими сильными, как тогда, и не послужили бы окончательным толчком к восстанию.

Даже если евразийские революции не распространялись напрямую через эффект домино, их участники действовали, зная репертуар революционных возможностей. В первую очередь это касалось недавней истории их собственной страны. Конституция 1876 года, возобновления которой добивались младотурки, уже была вырвана у тогдашнего султана «молодыми османами» в правительстве и администрации посредством своего рода «революции сверху». Младотурки приняли идею о том, что радикальные перемены должны исходить от просвещенных представителей элиты. В Китае в последние годы перед 1911‑м тайпины уже не считались образцом для подражания. Однако те, кто был революционно активен в начале века, вспомнили о двух инициативах, которые провалились всего несколькими годами ранее: о попытке в 1898 году части государственных чиновников представить двору амбициозную программу реформ («100 дней реформ») и о Боксерском восстании 1900–1901 годов, которое не показало никаких конструктивных перспектив. Движение за реформы 1898 года стало примером слишком узкой социальной базы для перемен, Боксерское восстание – примером безграничности неконтролируемого народного гнева.

Евразийские революционеры также в той или иной степени знали европейскую революционную историю. Молодые османы, то есть ориентированные на реформы интеллектуалы и высшие государственные чиновники периода примерно между 1867 и 1878 годами, восхищались Французской революцией (но не террором, который они не одобряли), и младотурки рубежа веков ориентировались на тот же образец[756]. Основные труды дореволюционного европейского Просвещения, такие как работы Руссо, были переведены на различные восточные языки. В Китае Американская революция была более популярна, чем Французская, но на китайский язык было переведено мало исторической литературы о ней. На рубеже веков большинство интеллектуалов считали образцовой энергичную политику модернизации «сверху», которую представлял, в частности, царь Петр Великий[757]. Еще более важной моделью для революционеров как в Китае, так и в Османской империи служила Япония эпохи Мэйдзи[758]. Там просвещенная элита без кровопролития сделала страну богатой, сильной и цивилизационно приемлемой для Запада. Китайские революционеры видели свою модель и цель отчасти непосредственно в политических институтах Центральной Европы и Северной Америки, отчасти в трансформации, в некотором смысле – азиатизации таких институтов, примерно как в Японии, пусть и не обязательно во всех деталях à la japonaise[759]. Младотурки также особенно симпатизировали Японии, поскольку она только что нанесла тяжелое поражение России, заклятому врагу османов. Они внимательно следили за тем, что происходило по соседству в России и Персии, и комментировали это в своей прессе. В обеих революциях народные протесты сыграли большую роль, чем младотурки предполагали в своих собственных сценариях. События в соседних странах, особенно в России, убедили их в том, что прежней младоосманской стратегии оказания давления только на правящий аппарат недостаточно[760].