Преображение мира. История XIX столетия. Том II. Формы господства

Отношение белых к черному большинству населения Южной Африки было преимущественно жестоким и циничным. Это имело побочный эффект: никто (за исключением нескольких миссионеров) не предпринимал никаких усилий для «цивилизирования» африканцев, то есть для подрыва их культурной автономии. Тогда как в США благонамеренные «друзья индейцев» с последней трети XIX века занимались именно этим. В целом бантуязычные африканцы в Южной Африке не потерпели полного поражения. Демографически они оставались большинством населения, в культурном плане им было разрешено сохранить минимум своего своеобразия, в экономическом плане они играли незаменимую роль. Когда в 1930‑х годах в США впервые реализовали нечто заслуживающее названия гуманной политики в отношении индейцев, было уже слишком поздно для подлинного индейского возрождения. В Южной Африке максимальное угнетение черного большинства было еще впереди. Только после свержения аппарата угнетения в конце XX века в Южной Африке сложились условия для самоопределения населения. Фронтир оказал глубокое влияние на развитие южноафриканской государственности, но после долгой задержки он наконец привел к нормальному развитию национального государства. В США резервации все еще существуют; южноафриканские homelands исчезли на бумаге, но по сей день продолжают оказывать решающее влияние на распределение земельной собственности.

Тёрнер в Южной Африке

Ни к одной другой интерпретации национальной истории, кроме американской, тезис о фронтире не применялся чаще, настойчивее и с большим количеством споров, чем к южноафриканской. В сущности, все южноафриканские сторонники этого тезиса в его разнообразных вариациях согласны с тем, что по мере удаления от колониально-космополитической атмосферы в Капской провинции росла социальная напряженность и усиливались расистские настроения. Переселившиеся вглубь страны трекбуры, как правило, представлялись олицетворением неотесанных первопроходцев. Этому могло придаваться разное оценочное значение: для одних житель пограничья был свободолюбивым человеком, живущим в единении с природой, для других – диким расистом. Общим в этих интерпретациях является акцент на изоляции пограничного населения от «западной цивилизации», по крайней мере от городской западноевропейской, которая имела свой африканский форпост в Капской колонии. Жесткое кальвинистское сознание собственной миссии также было частью этой картины. Будущий расистский порядок Южной Африки, кульминация которого наступила после 1947–1948 годов, возник, согласно критическим версиям тезиса о фронтире, именно на этой границе. Таким образом, опыт приграничной жизни XIX века определил весь социальный порядок Южной Африки во второй половине века XX. В этом предположении о длительной преемственности расистских настроений от нравов пограничья 1830‑х годов до полного формирования системы апартеида лежит суть южноафриканской интерпретации фронтира.

В 1991 году в одной книге, имевшей в Южной Африке очень широкую читательскую аудиторию, было повторено утверждение, что Просвещение и либерализм обошли южноафриканских буров стороной и не оставили на них никакого отпечатка, что они были «самым простым и самым отсталым элементом западной цивилизации в современную эпоху»[117]. Критики этого тезиса не хотели, чтобы бремя расизма было полностью переложено на буров: они находили зачатки расистского мышления и у населения Капской колонии конца XVIII века. Другое направление критики выражало сомнения в остроте конфронтации между белыми и африканцами и, придерживаясь трактовки североамериканского фронтира как middle ground, указывало на многочисленные примеры контактов и сотрудничества между расами и в Южной Африке. Выход из противостояния столь разительно отличающихся позиций историк Леонард Гюльке искал, в частности, с помощью тезиса о двойном приграничном сообществе: одно из них было ортодоксальным, оно репрезентировало «границу исключения» (frontier of exclusion), другое было либеральным, оно репрезентировало «границу включения» (frontier of inclusion). Другое предложение – различать фазу все еще открытой границы и фазу ее закрытия; только на этой второй стадии условия ужесточились и стали радикальными. Сегодня среди южноафриканских историков тезис о преемственности в строгой формулировке находит уже мало сторонников. Фронтир XIX века, равно как и рабство в Капской колонии (до отмены рабства в Британской империи в 1833–1834 годах), не рассматривается в качестве прямого источника апартеида ХX века. Однако и рабство, и фронтир способствовали тому, что уже в конце XIX века стали развиваться культурное высокомерие белых (в том числе религиозно мотивированное) и практики резкого исключения темнокожего населения из локальных сообществ. Тезис о фронтире не дает общего ключа к истории Южной Африки, но он указывает на огромное значение географии и влияния окружающей среды для формирования социальных установок[118].