Преображение мира. История XIX столетия. Том II. Формы господства

Третье. В Италии объединение было проведено сверху Кавуром (в союзе с Францией Наполеона III) также на поле боя, но прежде всего за столом переговоров, при поддержке сильного национального массового движения и при более открытых общественных дебатах, нежели в Германии. До полного преобразования государства снизу в Италии дело, правда, не дошло, и национально-революционное движение, харизматичным предводителем которого был Джузеппе Гарибальди, вполне манипулировало массами. Учредительное национальное собрание созвано не было. Конституция, законы и бюрократический порядок Пьемонтско-Сардинского королевства, которые в значительной мере основывались на системе префектур времен наполеоновской оккупации, были просто перенесены на другое государство. Такая «пьемонтизация» встретила значительное сопротивление. В Германии конституционные вопросы (в широком смысле) оставались в центре политики на протяжении столетий. Уже Священная Римская империя раннего Нового времени, эквивалента которой в Италии не существовало, была не столько принудительным союзом, сколько постоянно выверяемой заново системой компромиссов. То же можно сказать и о Германском союзе, созданном на Венском конгрессе, который представлял собой нечто вроде государственного обрамления формирующейся нации при международных гарантиях. Немецкая конституционная традиция была по своей направленности децентрализованной и федеральной, и даже прусское руководство, сначала, с 1866 года, в Северогерманском союзе и затем, с 1871 года, в Германской империи, должно было принимать это в расчет и учитывать антипрусские настроения на юге Германии. Федеративная государственность для новой империи была «центральным фактом ее существования» (Томас Ниппердей)[293]. В Италии не осталось ничего похожего на постоянный дуализм Пруссии и империи: Пьемонтско-Сардинское королевство Кавура полностью растворилось в едином итальянском государстве. Внутренние социально-экономические различия в развитии были и остаются в Италии центральной проблемой. Между состоятельным севером и нищим югом никогда не было настоящего единства.

Четвертое. В Италии внутреннее сопротивление было более серьезным и продолжалось дольше. Немецкие владетельные князья получали материальные бонусы, а население следовало за ними. В Сицилии же и на юге материка, напротив, на протяжении всех 1860‑х годов бушевала гражданская война, которую вели сельские нижние слои в союзе с некоторыми представителями местной элиты. Официально это именовалось brigantaccio, деятельностью разбойничьих банд. Формы борьбы носили партизанский характер (типична молниеносная конная атака из засады), основными жертвами становились те, кто считался коллаборационистами севера и нового порядка, а жестокость мятежников, как и расправы их противников, напоминали не столько регулярные объединительные войны эпохи, сколько Испанскую войну без правил 1808–1813 годов. Предположительно в «бандитской войне» погибло людей больше, чем во всех других войнах на итальянской земле с 1848 по 1861 год[294].

Происходило ли нечто похожее в других частях мира? Существовали ли азиатские основатели империи по типу Бисмарка? Отдаленной параллелью в Азии было уже в 1802 году объединение Вьетнама императором Жиа (Зя) Лонгом, заложившим территориальную основу нынешнего Вьетнама. Жиа Лонг, который правил в географическом центре страны, в Хюэ, удовольствовался тем, что разделил власть с сильными региональными князьями на севере (Ханой) и юге (Сайгон). Это не обязательно было недостатком. Плохо то, что при этом отказались от восстановления сильной центральной бюрократии, которая под китайским влиянием пустила во Вьетнаме глубокие корни. Новое королевство не уделяло внимания и своей армии. Последователи Жиа Лонга не наверстывали эти упущения. Это способствовало слабости Вьетнама, оказавшегося несколькими десятилетиями позднее лицом к лицу с имперской Францией[295]. Колониальная интервенция, которая началась с захвата французами Сайгона, остановила развитие вьетнамского национального государства более чем на столетие.

Эволюционная автономизация