Преображение мира. История XIX столетия. Том III. Материальность и культура

Такого рода общеполитические движущие мотивы легко совмещались с частными. Личное участие ради благой цели аболиционизма одновременно позволяло в предвидении еще предстоящей демократизации британской политической системы проявлять активность гражданкам (в движении аболиционистов принимали участие очень многие женщины) и гражданам, сняв тем самым с себя груз, который все более воспринимался как коллективная вина. Рассчитанная риторика лидеров аболиционизма делала ставку именно на это – на эмпатию к жертвам, подготовленную уже сентиментальными романами XVIII века, и популярной тогда тематикой эмансипации (Бетховен, «Фиделио», 1805)[644].

В публицистической стратегии ведущих аболиционистов смешивались гуманно-нравственные призывы с аргументами, выставлявшими в выгодном свете военные и имперские интересы нации[645]. Масштабное глобальное противостояние с Францией неизбежно затрагивало любую сферу британской политики. В 1815 году этот фон исчез. Работорговля в отсутствие Британии сильно сократилась. Прежде всего флот Британии, пользуясь своим положением владыки морей, присвоил себе право останавливать также корабли третьих стран, обыскивать их и найденных на них рабов без выяснения отношений собственности отпускать на волю. Это привело к нескольким дипломатическим скандалам – например, с Францией, – однако препятствовало тому, чтобы другие заполнили нишу, оставленную британцами; и все же окончательно положить конец контрабандной торговле рабами не удавалось. В 1807 году Конгресс США также прекратил участие американских граждан в африканской работорговле и таким образом исключил легальный ввоз новых рабов. Моральный импульс исходного аболиционизма оказался достаточно сильным, чтобы и в позднейшую эпоху усилившегося империализма сохранять среди британской общественности отрицательное отношение к рабству. Аболиционизм оставался мобилизующим лозунгом. Когда, например, в 1901 году на шоколадной фирме «Кэдбери» (Cadbury), к ужасу ее владельцев-квакеров, узнали, что какао-бобы, которые поставлялись ей с португальского острова Сан-Томе в Атлантике, выращивались там рабами, началась активная агитация гуманистских групп и против «Кэдбери», и против Португалии, а Форин-офис был принужден к принятию дипломатических мер[646].

Индия: аболиционизм в кастовом обществе

Отмена рабства в Британской империи проходила, при более внимательном рассмотрении, в нескольких плоскостях. В Карибском регионе она ослабила плантационную экономику, однако в результате компенсаций позволила британским плантаторам-собственникам обойтись без потерь. В Южной Африке те белые (буры, но также британцы), чье аграрное хозяйство, особенно выращивание пшеницы и виноделие, было основано на эксплуатации рабов, видели в новом законодательстве покушение на свои позиции. Большая миграция буров вглубь страны, начавшаяся в середине 1830‑х годов, не в последнюю очередь явилась ответом на новую гуманную риторику 1820‑х, на подрыв патриархального авторитета из‑за следования политике правового равенства и на либерализацию трудовых отношений на южной оконечности африканского континента[647]. В чрезвычайно многослойном социальном ландшафте Индии реализацию отмены рабства удалось начать только с начала 1840‑х годов. Здесь, в отличие от Карибского региона, не действовала единая и прозрачная система рабовладения. Границу между рабским статусом движимого имущества (chattel slavery) и другими формами крайней зависимости определить было нелегко. Кодексы и нормы применения традиционного права разных групп населения различали степени несвободы. Существовали домашнее рабство и сельскохозяйственный подневольный труд; женщин продавали для сексуальных услуг, детей во время голода отдавали на сторону; долговая зависимость неплатежеспособных должников нередко граничила с рабством – особенно когда родители передавали по наследству свои долги потомству.