Преодоление

Но там, на поле, куда Яков вырвался, оставив половину своих людей где-то позади, было не легче. Там стояли готовые к бою ещё два полка королевича: тяжёлые гусары и пятигорцы.

И он, странно успокоенный, повёл свою полусотню туда, на эту цепочку гусар и немецких рейтар, в блестящих панцирях, желтых ботфортах и красных камзолах, ярко выделяющихся, как бабочки, на фоне зелёного леса.

Только у самых ворот крепости Яков перестал стискивать зубы и хлестать беспощадно своего бедного коня. И вот тут-то, у крепости, он столкнулся с Валуевым.

– Григорий Леонтьевич! – вскричал он.

На глазах у него, только что потерявшего половину своих смоленских, среди них и Гришку Уварова, невольно навернулись слёзы: от одного только вида Валуева, своего бывшего полкового воеводы, такого сейчас родного, надежного…

Они обнялись. Валуев, чтобы скрыть волнение, сморщил свой острый носик, словно там что-то зачесалось. Он, крутой воевода, размяк при виде сотника, с которым в прошлом вместе нахлебались разных невзгод.

– Пойдём, что ли, ко мне! – заторопился он.

– Погоди! – остановил его Яков. – Дай, я спрошу разрешение полкового хотя бы!

– Оставь – я договорюсь! – махнул рукой Валуев. – Петька, слетай к Василию Черкасскому и скажи, что я забираю на сегодняшний вечер его сотника! – приказал он своему поручику. – Завтра утром он будет на месте! Трезвый – как младенец!..

Распорядившись, он подхватил Тухачевского под руку.

– Садись на коня! Поехали ко мне! Я живу там, в крепости, в отдельной избе!

Весь этот вечер они пили, вспоминали прошлое. Когда они уже достаточно набрались, к ним нагрянул Лыков, прослышав о попойке у Валуева.

– Григорий, ты что тут затеял без меня-то? – шутливо, строгим тоном стал выговаривать князь Борис ему, своему помощнику. – А это тем более! – показал он пальцем на штоф с водкой.

С собой князь Борис притащил и обоих Черкасских. Тем, не в духе, подавленным, выпивка нужна была, как отдушина, лекарство против сегодняшнего унижения.

– Да вот! – показал Валуев на Тухачевского. – Товарища встретил боевого! По прошлому, ещё когда ходили вместе под Жолкевским!..

Он явно старался поднять его, Якова, простого сотника, в глазах вот этих князей, крупных военачальников.

– А я помню тебя! – сказал Дмитрий Черкасский Тухачевскому. – Ты ещё в Ярославле у Пожарского был! Не так ли? – спросил он его.

– Да, был.

– А ещё там, под Смоленском, был у меня в войске, – прищурился князь Дмитрий, пристально всматриваясь в него, стараясь что-то, видимо, вспомнить.

Яков покраснел, ожидая, что он сейчас вспомнит, что это он был виноват, что пропустил на рубеже Александра Сапегу к Смоленску.

Но князь Дмитрий не стал ничего допытываться. А может быть, он не помнил о том случае или не стал здесь, при других воеводах, выяснять что-то, что было четыре года назад. Тем более сейчас, когда он сам был виновником вот только что потери всего обоза и многих людей.

Через неделю с Москвы пришла грамота. Государь и бояре, совещаясь не один день, вынесли по Можайску решение. Далось оно, как понял его князь Борис, похоже, нелегко. Москва давала добро на то, чтобы воеводы в Можайске сами решили, как им быть дальше. Если они видят, что смогут противостоять армии королевича, защищаться под Можайском в лагерях, где накопилось немало войска, тогда пусть остаются. А если нет – им следует оставить в крепости достаточный для обороны гарнизон, а основной костяк войска выводить из Можайска к Москве.

– Чтобы не истомить в осаде, в Можайске, всех ратных! – закончил читать грамоту дьяк Иван Сукин.

Воеводы задумались. Шутка ли: оставить Можайск! А вдруг окажется, что поспешили раньше времени. А если останешься здесь с ратными? Не окажется ли так, что королевич придёт и осадит их в лагерях по-настоящему? Тогда в долгой осаде можно и людей поморить…

Дмитрий Черкасский сразу же заявил, что надо выводить из Можайска конницу, сформированную из боярских детей. А в крепости оставить только пехоту.

Лыков хмурился, не соглашался с ним. Он, хорошо укрепившись здесь, надеялся пересидеть осаду со всем своим войском. Не верил он, что королевич пойдёт на длительную осаду. Нет у того для этого сил. Да и время, приближающаяся зима, не дадут ему сделать это.

– Надо связаться с Пожарским и сообщить ему, чтобы прикрыл дороги, по которым будем отходить! – стал излагать Черкасский порядок дальнейших действий.

– Ему сообщили уже туда, в Калугу! – парировал Лыков. – Вот и пусть исполняет, как государь указал!

– Указал-то указал, а напомнить нелишне! – стал жёстко выговаривать ему Черкасский.

– Ты только что потерял половину своих! – не стерпел князь Борис. – И тут же учишь, как надо воевать! Хм! – презрительно хмыкнул он. – Ещё скажи, чтобы мне под тобой ходить!

Черкасский сдержался, сдвинул густые черные брови. Его кавказский профиль, его нос, с горбинкой, изящный, тонкий, побледнел.

– И пойдёшь!

– Да, да – жди! У тебя обычай тяжёл! – рассердился Лыков. – Я хожу своим набатом двадцать лет!..

* * *