Преодоление

К концу подошёл июль месяц. Первого августа, на Первый Спас, Медовый Спас, как ещё называют его в народе, в Калугу пришёл с полком Григорий Волконский.

Пожарский встретил его без восторга. Он ожидал от Москвы большего, а не такого малого войска, какое привёл князь Григорий.

В полку Волконского оказались в основном даточные. Были и мещерские татары во главе с касимовским царём Арасланом, внуком сибирского хана Кучума.

В этот же день они обсудили, как помочь Черкасскому и Лыкову безопасно вывести из Можайска ратных людей.

– Ходкевич обложил Можайск со всех сторон. И ударит во фланги, когда Лыков пойдёт из крепости, – высказался князь Григорий по этому поводу. – Поэтому надо указать Лыкову безопасный путь отхода. Но не по Московской дороге. Устроим для прикрытия городки…

Он понизил голос, как будто кто-то мог его подслушать, стал перечислять, что надо было сделать.

Затем он сообщил ещё одну новость. О ней в Москве узнали недавно.

– Владислав везёт с собой, в обозе, князя Ивана Шуйского!

– Зачем же?! – удивился Пожарский.

– А бог его знает!.. Но он везёт ещё и патриарха Игнатия! Чтобы сразу короноваться на Москве!

* * *

Князь Борис, когда только пришёл к Можайску, не просто устроил там свой лагерь. Он распорядился поставить вблизи крепости самый настоящий укреплённый городок. И его старания оказались ненапрасными. Городок выглядел не только чудным внешне, но оказался крепким орешком. Его опоясывали не просто рогатки, а брусья. Тяжёлые, толстые, крест-накрест повязанные крепкими веревками, они дыбились устрашающе навстречу неприятелю огромными ежами.

А Черкасские, прорвавшись сюда, встали лагерем с другой стороны Можайска, чтобы прикрыть город с южного направления, наиболее опасного. Оттуда, из-под Борисова городища, могла нагрянуть конница Ходкевича.

Об этом отходе в полках узнали за час до отхода.

Якова Тухачеваского и других сотников, когда уже стало темнеть, собрал у себя в палатке войсковой голова Кирьян Максимов.

– Всё – уходим! – коротко объявил он им.

Да, лишних слов об этом не нужно было. Все они в войске здесь, под Можайском, в лагерях, понимали, что долго так не может продолжаться. Прошло уже три недели, как они с поляками стоят друг против друга, что-то выжидают, боятся первыми сделать шаг к большому сражению. Время же на войне всегда торопит. Впереди к тому же маячила зима…

– Седлать коней! – приказал Яков своим, когда вернулся от Кирьяна. – Уходим к Москве!..

Лагеря под Можайском зашевелились, зашумели, хотя и был отдан строгий приказ всё делать без шума.

У Якова лязгнули от холода зубы. Он уже дернул чарку водки, чтобы согреться. Но этого оказалось мало.

– По коням! – закричал он хриплым голосом.

Сели на коней, построились. Где-то там, впереди всего войска, прозвучала команда выходить из лагеря, за рогатки. Голова колонны тронулась с места. Прошло какое-то время, и это движение докатилось и до полка смоленских. Медленно, шагом, конные сотни направились в сторону ворот. Они, ворота, были где-то там, впереди, в темноте…

Но вот они прошли их. В это время ливанул дождь.

Их нагнала непогода, что грозилась весь вечер всполохами на горизонте.

Вскоре на Якове уже не было ни одного сухого места. Защекотали струйки и по спине, потекли дальше, вниз, в сапоги… Было противно… По телу ударила дрожь…

За десять вёрст от Можайска их встретил полк Пожарского. Его привёл Григорий Волконский.

– Дорога впереди свободна! – сообщил он Лыкову. – Там везде стоят наши дозоры!

Князь Борис обнял его, ткнувшись посиневшим мокрым лицом ему в плечо.

– Спасибо, Григорий Константинович! Спасибо!..

Князь Григорий сообщил ещё, что дальше, через пять вёрст, путь вообще безопасный. Туда роты Ходкевича не заходят.

Уходя из Можайска, Дмитрий Черкасский приказал воеводе Борисова городища оставить крепость и присоединиться к его войску. Он велел забрать из крепости всё, что можно было увезти, остальное сжечь.

Когда Ходкевичу донесли, что городок запылал, подожжённый русскими, он бросил туда роту из своего гетманского полка. И тем удалось, потушив пожар, захватить часть припасов, в которых была постоянная нужда в его армии.

И в лагерях королевича, расположенных по всем дорогам от Можайска, наступило снова затишье.

В это время, в середине августа, вернулся из Варшавы Лев Сапега. Вернулся он ни с чем. Денег для выплаты окладов по войску он не привёз. Сейм только обещал собрать новые налоги, затем уже прислать деньги.

И по войску, когда это стало известно, прокатилось волнение. Целые полки покинули лагеря и пошли в сторону Смоленска, намереваясь вернуться в Польшу. Ушли роты тяжёлых гусар полковников Карсиньского, Плихты, Жоравинского и Петра Опалинского.

С королевичем осталось не более тысячи гусар.