Преодоление

Цепляясь носками ботинок о гидрокостюмы и опираясь руками о стены, но не сильно, чтобы не осыпался песок, Саня выбрался на поверхность. Обилие света обожгло, ослепило. Он почувствовал резкую, словно вспышка, боль в глазах, зажмурился и, как слепой, двинулся к тому месту, где лежал контейнер НАЗа. В голове снова зашумело, усталость разлилась по телу, жизнь как бы отхлынула к самому сердцу, сжалась там, внутри, в нежный, беззащитный комочек, в дальних уголках затуманенного жарой сознания ноюще зашевелились тяжелые мысли. «Зачем мы здесь, – подумал Саня, – зачем это пекло?.. За всю историю пилотируемых полетов «припустынивания» не было ни разу; не было случая, чтобы космонавты, совершив посадку, сутками ждали поисковые вертолеты… Тогда зачем?.. Было другое. Экипажи не раз попадали в беду и, если смерть не настигала их сразу, выходили победителями… Они были готовы к любым трудностям… Как же сказал об этом генерал Железнов? Владимир Александрович хорошо сказал: «Все допущенные промахи и ошибки в жестоких условиях выживания запоминаются особенно хорошо и заставляют понять, что ждет тебя в случае вынужденной посадки… Каждая тренировка учит действовать четко, осмотрительно, со знанием дела… Время не раз подтверждало целесообразность и полезность подобных тренировок…» Интересно, какой у Железнова был позывной? – Санина память выхватила строчки конспектов. – «Гранит», его позывной был «Гранит». Твердый, монументальный позывной… Все правильно… Черные, серые, желтые, красные пески занимают четверть суши. Нельзя сбрасывать со счетов возможность приземления в пустыне… Да, нельзя, – повторил он вслух… – Допущенные промахи и ошибки… запоминаются особенно хорошо… Как же я буду докладывать про парашют?.. Совсем вылетело из головы… Лешу под удар подставлять нельзя… Нельзя подставлять Лешу… Ладно, семь бед – один ответ», – Саня расстегнул контейнер, достал миниатюрную радиостанцию, выдвинув штыревую антенну, несколько раз нажал кнопку тонального вызова, а уже потом переключился на передачу.

– Я – «Марс», – голос его звучал спокойно и твердо. – Прошу извинить за опоздание: ликвидировали последствия самума. По вине и недосмотру Командира, – Сергеев передохнул, – по вине и недосмотру Командира парашютное полотнище унесено ветром. Других потерь нет. Жертв нет. Самочувствие экипажа… удовлетворительное. Зарылись глубоко в песок, акклиматизируемся… До связи по расписанию.

Помедлив немного, он переключил радиостанцию на прием. Резкий характерный шум, похожий на шипение кипящего масла, вырвался из телефонного капсюля, разнесся окрест. На Саню снова накатило – он один, человечество далеко. Расстояние до Большой земли, где остались все богатства мира, бесконечно. До рези в ушах вслушиваясь в эфир, он ждал. Но ни один передатчик не настроился на его волну, не погасил шипение кипящего масла, ни один звук не раздался в ответ – планета молчала, словно необитаемая, рассчитывать они могли только на самих себя. На самих себя, ни на кого больше. «Глупо, – царапнула обида, – несправедливо! Хоть бы словечко сказали. Мол, приняли, поняли, сочувствуем… В журнале ведь наверняка все отметили. И что сеанс состоялся с опозданием, и что по халатности Командира-лопуха потеряно полотнище, и что условия выживания резко ухудшились…» Он представил роскошный лагерь спасателей, где, точно в сказочном сне, было всего вдоволь: и воды, и тени, и освежающего воздуха от вентиляторов – и ругнулся: «У, роботы, коробки бездушные!»

И как часто бывало с ним в трудные минуты, вдруг с нежной грустью припомнил прошлую свою лихую жизнь: полеты на полигон, раскуроченные мишени, смертельный трюк на полосе в паре с вечным комэском Никодимом Громовым. Но теперь все это казалось очень далеко, виделось как-то неясно, расплывчато, словно придавленное грузом их нынешней жизни. Только по-прежнему хотелось когда-нибудь вернуться в те края, уже припорошенные снегом времени, порыбачить на тихом лесном озере, отвести душу в кабине быстрого, как молния, истребителя-бомбардировщика, заглянуть в дом к Громовым, где ему всегда было хорошо и просто.

Тяжело вздыхая и раскачиваясь в такт воспоминаниям, отрешенный, углубленный в себя, он сидел, подобно бедуину, на вершине бархана, устремив взор к горизонту, за которым скрывались цветущие сады, бежали реки, полные воды, колосились спелые поля, жили люди. И никак не мог понять, что сделалось с ним, что сталось? На что променял он, майор доблестных ВВС, безбрежное небо, ревущие самолеты, стремительный голубой простор, в котором еще недавно купался, будто вольная птица, выполняя фигуры высшего пилотажа?..

Глава третья

ТОВАРИЩИ

Леще полегчало, но он никак не мог обрести форму.

– Я следил… за весом… фляжек, – Сане показалось, будто товарищ бредит. – Вы меня… обманывали. Отдали свою воду.

– Разве это обман? – не открывая глаз, устало спросил Дима. – Мы от чистого сердца.

– Надо честно. Поровну.

– У тебя обостренное чувство максимализма, – облизав белым языком истрескавшиеся губы, вздохнул Дима. – Лично мне это нравится. А тебе, Сань?