Преодоление

– В девушку из барокамеры? – спросил Саня, хотя прекрасно знал, в кого именно влюбился отважный лейтенант.

– Угу, – покраснел Леша.

– Хорошая девушка, – кивнул Дима.

И они снова замолчали.

– А помните, ребята, – отчаянно проговорил Леша, – как я чуть не срезался? Обидно было бы сойти на финише, когда столько осталось позади. Если бы не вы… Вы, можно сказать, меня спасли!

– Не стоит об этом, – попросил Саня.

– Пустяки, – согласился Дима.

– Все-таки, если бы не вы…

– Пойду, принесу чайник, – встал Дима.

– Тебе помочь? – спросил Саня.

– Сиди, сиди.

Но они вышли из комнаты вместе, потому что Лешу, еще не привыкшего к жизни без перегрузок, распирала признательность, а им было как-то неловко слышать слова благодарности. Они помнили все – каждую минуту, каждый день нелегких испытаний, до мельчайших подробностей помнили тот вечер, когда Леша посмотрел на них виноватыми, растерянными глазами.

– У меня, кажется, насморк, – сказал он. – Видимо, просифонило, а где – не знаю. Никогда ничем не болел… Только солнечный удар был в третьем классе.

– С насморком в барокамеру лучше не ходить. Так сожмет лобные пазухи – на стенку полезешь! – Саня как вкопанный остановился на пороге. – Надо что-то делать. Завтра – последнее испытание.

– Меня не допустят, – мужественно признался Леша. – Вам придется идти без меня.

– Так не годится! – отрезал Дима. – Как это без тебя? Не-ет, мы вместе.

– Ты эскулапам что-нибудь о своей простуде сообщал? – спросил Саня.

– Нет, сейчас пойду.

– Отменяется. Сиди в палате и не рыпайся. Мы – мигом!

Это была та самая случайность, которая меняла исход последнего боя, если, конечно, сидеть сложа руки. Но Саня и Дима просто так сдаваться не собирались. Посоветовавшись, бросились вниз, на первый этаж, к добрейшей и могущественной медсестре Антонине Максимовне; медсестры на месте не оказалось – вторая неожиданность неприятно покоробила. Но сдаваться они не собирались. Преодолев сопротивление дежурного персонала, достали номер домашнего телефона своей спасительницы, позвонили.

– Насморк? – переспросила медсестра. – Пустяки! Завтра у вас будут проверять в основном дыхание, носоглотку и уши. Сердца у вас здоровые. Поставьте вашему товарищу горчичники, сделайте горчичную ванну для ног, напоите чаем с малиной. Простуду как рукой снимет.

– У нас нет горчичников, Антонина Максимовна. И малинового варенья тоже.

– Господи! – вздохнула она. – Что за беспомощная молодежь пошла! Через час привезу.

Ровно через час они поставили Леше двойные горчичники, сделали ванну для ног, напоили горячим чаем с малиновым вареньем, уложили в постель. Утром от насморка не осталось и следа – больной светился от счастья. Заставив Лешу потеплее одеться, они пошли к флигелю, расположенному рядом с основным зданием. День был спокойный, светлый. Не выли на высокой ноте электромоторы, не бил в глаза ослепительный свет, не вонзался в тело иглами электрический ток. В большом зале их последней лаборатории, посреди которого стояло массивное стальное сооружение метра три высотой и метров шесть длиной, казалось, замерла тишина. Они сразу почувствовали всю прелесть этой тишины, а уже потом увидели за пультом, у камеры, хрупкую, белокурую девушку в халате.

– Здравствуйте, – мягко сказала девушка, поправляя непослушную прядку. – Сейчас я измерю у вас давление, пульс и вы пойдете на пять тысяч метров. Скорость подъема – сорок метров в секунду, скорость спуска – пятьдесят. На пяти тысячах – часовая площадка.

– А сколько всего вы собираетесь нас приятно мучить? – спросил Леша, отчего-то оживляясь.

– Один час три минуты сорок пять секунд.

– И только?

– Этого достаточно, чтобы проверить человеческий организм в режиме кислородного голодания и на резкие перепады давления, – строго ответила девушка. – Кому станет плохо, нажмите кнопку на кресле. Совсем плохо – наденьте кислородную маску.

Она улыбнулась каким-то своим мыслям, измерила у каждого давление и пульс, у нее были теплые, быстрые руки, и ребятам нравилось, что такая красивая девушка в последний, в самый последний раз слушает стук их сердец и измеряет давление. Потом она провела их в барокамеру, усадила в кресла и, задраив за собой две массивные стальные двери с иллюминаторами, исчезла – остался лишь запах белых волос.

– Как мимолетное видение, – вздохнул Леша.

Ничего не изменилось в камере. Только слегка заложило уши и, казалось, будто в непроницаемо-ватной тишине позванивают колокольчики. Под этот мелодичный, убаюкивающий звон они пошли к своей последней вершине – в одной связке, как альпинисты, хотя их не подстерегали снежные обвалы, и они не срывались с отвесных скал. Другие опасности ждали группу впереди; Саня это понял сразу, едва взглянул па Лешу. Вцепившись побелевшими руками в подлокотник кресла, он вжался в спинку кресла, и на лбу у него выступила липкая испарина.

– Это пройдет, Леша. Видимо, остаточные явления.

Товарищ через силу улыбнулся и затянул старую, забытую миром песенку, наподобие той, что пели до него все потерпевшие крушение.

– Вытри слюни! – жестко сказал Саня. – Говорю тебе, на высоте это пройдет!