Преодоление

Они ушли, не оглядываясь, и Дима, прижавшись лицом к холодному оконному стеклу, смотрел им вслед. Саня и Леша шли рядом, чувствуя плечо друг друга, в морозной тишине звенели шаги – с каждым новым шагом настоящее становилось прошлым, будущее настоящим, и это извечное движение создавало удивительную симфонию короткой, неповторимой человеческой жизни.

Теперь, спустя два года, здесь, в пустыне, восстанавливая подробности испытаний в госпитале, он думал, что те часы, недели, месяцы, которые пережиты вместе с Лешей и Димой, короткие нервные стычки; примирения, душевные взлеты, падения, порывы – это все их багаж, их богатство, самое дорогое сокровище, плод двух лет работы. Такое наскоро не создашь, не слепишь; старые, надежные друзья, как могучие деревья, в тени которых он, Саня Сергеев, обрел покой и пристанище. «Ничего, – подумал он, успокаивая себя, – ничего, все обойдется, я напрасно усложняю, может, все значительно проще и Лешин срыв случайность, чистая случайность, он молодец, держится, мы прошли все муки ада, пройдем и через пустыню, только бы скорее наступил вечер». И, не в силах больше лежать на левом боку, повернулся на спину, совершенно не чувствуя онемевшего тела.

– Не спишь? – Лешин голос звучал будто издалека.

– Думаю.

– Воды… немного.

– Фляга у меня, – Дима открыл глаза, неловко, с трудом поднялся на четвереньки, протянул флягу. – Ты пей побольше. Пей, Леша.

В Санином мозгу, подобно яркому пламени, вспыхнули слова инструктора: девятнадцать часов… Всего девятнадцать часов можно прожить в пустыне без воды. С трудом подняв непослушную руку, он поднес к глазам циферблат точного хронометра – больше половины этого срока у них с Димой не было во рту ни капли.

– Через семьдесят две минуты восемнадцать секунд зайдет солнце,- сказал он.

Глава четвертая

АЛЕКСЕЙ

Вода отрезвила.

Алексей почувствовал прилив сил, внезапное озарение – точно все пережитое, передуманное неотступно терзавшее его последние месяцы, разом переплавилось в некую материальную форму, перед ним – осязаемо, во всей полноте – открылась истина. Он знал теперь наверняка: то, ради чего они мучаются тут, в пустыне, стоит их мук. Их жертвы имеют очевидный смысл. Прежнее убеждение, засевшее в нем с первых дней работы в Центре, будто космонавтов сверх всякой человеческой меры перегружают информацией, тренировками, дают много лишнего, значительно больше, чем нужно для обычной работы в космосе, это мнение, заставлявшее скептически смотреть на бесконечные занятия, испытания, тесты и внутренне сопротивляться непомерно жестким, на его взгляд, условиям труда и режима, развеялось, как дым от перегоревшего костра.

Казалось, к нему пришло второе дыхание.

С некоторым удивлением, будто смотрел со стороны, Леша вдруг увидел себя в облике самонадеянного глупца, который совсем недавно до хрипоты доказывал товарищам, что испытания в пустыне не только не нужны, наоборот, вредны, даже опасны – плата за них здоровье, а здоровье и у самых здоровых не вечно, его надо беречь; эти испытания, утверждал он, явная перестраховка, достаточно беглого теоретического курса, чтобы выжить в случае вынужденной посадки. А тут… сплошные ограничения, обязанности и… никаких прав. Они постепенно превращаются в загнанных лошадей, упаси боже, какой-нибудь мускул в организме не выдержит, им никогда не увидеть звезд. Разве это справедливо? – вопрошал разгневанный глупец.

– Прежде чем получить, надо отдать, – остановил его тогда Саня. – Прежде чем стартовать, надо фундаментально подготовиться к старту.

– Разве мы не готовы? Скажи по совести, если тебя завтра разбудят и скажут: предстоит интересный полет! Ты откажешься?

– Не знаю… Думаю, мы еще не созрели для полета. Морально.

– Какая принципиальность! – закипел Леша. – Противно. Нельзя упустить ни один шанс. Через десять лет, когда ты созреешь, а точнее, перезреешь, сердце может дать случайный сбой; тебя вежливо поблагодарят за благородное ожидание, а вместо тебя полетят другие.

– И все-таки я убежден: если в нашей микрогруппе происходят подобные столкновения, значит, что-то не так, что-то недоработано. Там, – Саня кивнул на карту звездного неба, висевшую в классе, где проходил разговор, – нужен крепкий, монолитный коллектив. Так говорил моряк Жора. Ты помнишь Жору?

– При чем тут Жора? При чем?

– Он не дошел до финиша, потому что очень спешил.

– Мне надоело ждать. Вот и все.

– Но ты спешишь. И очень нервничаешь. Помнишь, провожали ребят на Байконуре на орбитальную станцию?

– Ну…

– Я наблюдал за ними в гостинице перед запуском. Заметил, как они ходили?

– Нормально вроде.