Преодоление

В этот момент вдруг представилось, что мы не здесь, а где-то там, в афганской пустыне, и я пытаюсь убежать от ревущей «шайтан арбы». В какой-то миг я даже встретился с лётчиком глазами и нутром ощутил, что он поймал меня и держит в перекрестии прицела. И случись бы это в реальности, валяться бы мне сейчас в той же каменистой пустыне только с простреленной головой. Представил и испугался, да так, что дыхание перехватило.

Спустя много лет об этом чувстве испытанного мною страха рассказал отцу Виктору. Он выслушал и сказал:

— Я с этим делом знаком: однажды в бою, тогда ещё будучи молодым солдатом, так испугался, что непроизвольно обмочился. Было очень страшно, но поставленную задачу я выполнил. Командир нашей бригады, и по совместительству мой родной дядька, увидев меня в интересном положении, успокоил:

— Не стыдись сынок, трус — не тот, кто во время боя обмочился, а тот, кто бежал от врага и предал товарищей.

— Мне вообще «повезло», — продолжал мой друг, — когда уходил в армию, родители договорились в военкомате пристроить сыночка в часть, которой командовал родной дядя. Мол, за его широкой спиной во время службы и отсидится. И попал я в бригаду специального назначения, специализирующуюся на диверсионной деятельности в глубоком тылу противника.

Время его действительной службы совпало с началом развала Советского Союза, и появлением многочисленных «горячих точек». Вот в эти «точки» и отправилась воевать дядина бригада, и будущий батюшка с ними. А там, где вставал вопрос о добровольцах, первым называлось имя моего друга. Дядя, сам, кстати, Герой Советского Союза, оправдывался перед племянником:

— А кого я пошлю, скажи на милость? Отправлю кого-то другого, народ подумает: «ну вот, нас на смерть посылает, а своего родственника бережёт». Так что, сынок, пока ты здесь, быть тебе первым. Погибнешь, мне перед людьми не стыдно будет.

Кстати, и награды реже других находили героя, и всё по той же причине:

— Люди скажут, мол, своему племяннику грудь орденами разукрасил, а нас обходит.

И именно в армии, после тяжелейшего ранения он впервые понял, что Бог, которому постоянно молилась его бабушка, это не выдумка, а самая что ни наесть реальность.

Их вместе с ещё одним солдатиком с ранением в лицо оставили лежать в одной из дальних комнат школы, срочно приспособленной под армейский госпиталь, и забыли. У Виктора была почти оторвана нога и на руке — два пальца. Оба лежали без сознания и истекали кровью.

— Мне уже так «хорошо» стало, никакой боли не чувствую. Всё, ухожу, и вдруг вижу, — в меня всматривается прекрасное женское лицо. И понимаю, что лицо это мне до боли знакомо, но где я его видел раньше, не вспомню. Она смотрит на меня печальными добрыми глазами и говорит:

— Вставай, сынок, и иди в коридор, о вас все забыли.

— А он, — показываю пальцем в сторону своего соседа, — ему тоже вставать?

— Нет, — отвечает женщина, — он останется. Я встал, завернулся в простыню и вышел в коридор. Иду, несмотря на ранение, и мне попадается врач хирург. Смотрит с удивлением, а я его спрашиваю:

— Скажите, доктор, который час?

— Ты ещё спроси, как пройти в библиотеку, — смеётся хирург.

— Немедленно отправляйте это чудо в операционную.

Мне тогда в кость вставили металлический штырь. Представляешь! А я шёл по коридору, наступая на раздробленную ногу. Потом ещё долго мучился, пытаясь понять, где же я видел лицо этой женщины, пока не вспомнил бабкины иконы, и среди них образ Пресвятой Девы. С тех пор стал заходить в храм и ставить свечи перед иконой Богородицы.

После демобилизации из армии пошёл я работать в милицию. Девяностые годы, ты же помнишь то время. И сейчас порядка нет, а тогда вообще полный беспредел был. Бандитов развелось немеренно, мы через день выезжали на задержания, и почти всякий раз с перестрелками. Из тех, кто прошёл через горячие точки и свободно владел оружием, была создана группа захвата. В эту группу попал и я. Нас мало кто знал в лицо, кроме тех, кому это было положено, и уж тем более не раскрывались имена. И это неслучайно, врагов у нас тогда хватало.

Война, а потом и служба в милиции, приучили к постоянному ощущению опасности, и доверял я только своим. Пока однажды свои же меня и не подставили. Мы тогда брали банду, и по плану захвата я шёл вторым номером. Как правило тот, кто идёт первым, врывается в дом и открывает беспорядочную стрельбу, но стреляет он холостыми. Его задача: застать бандитов врасплох, посеять панику и положить всех на пол. А следом иду я, но мой автомат уже заряжен на поражение. Моя задача стрелять по тем, кто успел схватиться за оружие и вступает с нами в перестрелку. Идти вторым опаснее всего, именно он чаще остальных становится основной мишенью в таких стычках.