Преодоление

После телевизионных новостей слышу мамин голос: — Что ж вы, сынок, снова нам душу травите? Как же вам не стыдно? И при этом у вас хватает наглости заявлять о каком-то «едином государстве». Кстати, Оксана, они же ведь и вам на Украину трубы постоянно перекрывают.

— Ой, тётю, — сочувственно отзывается моя сестра, — эти москали нас вже замучили. Хорошо, в домах печи не поломали, так хоть углём спасаемся, а что в городах творится.

Сижу за столом, не поднимая глаз, уставился в тарелку и делаю вид, что всё это, о чём говорят, меня вовсе и не касается. Слышу: — Что, Саша, стыдно? Вот такие вы нам братья.

Как-то разговорились мы на эту тему с отцом Виктором, он ведь мой земляк, чистокровный белорус. — А я езжу домой только тогда, когда у нас с земляками нет конфликтов. Собираясь ехать, заранее провожу, что называется, информационный мониторинг. Слышу, например, запретили из Беларуси ввоз молока, или их сахар у нас на таможне маринуют, сижу дома. Конфликт разрешился, тут же еду к мамке в деревню. Знаешь, не могу без родины, чахнуть начинаю, даже если у тёщи на даче и неделю просижу, а всё одно чахну.

А родная земля это всё. Бать, может, это и язычество, только вот приезжаю к себе в деревню под Барановичи, иду в сад и ложусь под яблоньку. Раскину руки широко-широко и прошу: — Родная земля, дай мне силы, дай мне здоровья. И так станет хорошо, так покойно, что даже и засыпаю. Полежишь так с полчаса. И совсем другое дело, куда-то все эти городские болячки деваются. Снова могу и петь, и строить.

Слушаю отца Виктора и чувствую, что завидую. У него есть своё конкретное место, которое он считает родиной. И этот маленький садик тоже узнаёт отца Виктора, он для него свой. А где тот мой кусочек земли, где бы и я мог вот точно так же, лечь, обнять его, и никто бы меня не прогнал?

Конечно, я бы мог поехать к отцу на дачу, на которую меня в юности было не заманить. Но этого мало, должны быть и люди, для которых ты, несомненно, свой, и которые любят тебя независимо от того, где ты сейчас, и с кем живёшь.

Пытливый разум, словно подключившись к программе поиска, немедленно начинает предлагать самые разные варианты родных мест, где можно было бы распластаться и воскликнуть: — Здравствуй, родина, я пришёл тебя обнять! Хорошо, но если не Беларусь, то наверно таким местом должна стать Москва, а конкретнее Лефортово, с роддомом в Синичках. Несколько лет назад я там был, нашёл дом, в котором мы жили на улице Красноказарменной, и даже походил вокруг роддома, где появился на свет. Удивительно, тебе так много лет, а твой роддом всё ещё стоит. В тех местах полно, газончиков с травой, пожалуйста, хочешь — ложись и обнимай. Правда, когда спустя годы я снова там побывал, меня озадачило, что почти не видно лиц тех, кто по логике веками жил на улице под названием Красноказарменная в районе с таким милым сентиментальным названием. Ведь я же не в Азейбарджане, я в Синичках родился. Ау, где вы, потомки тех, кто когда-то, совсем ещё недавно, населял эту землю, куда вы подевались? И если я сегодня лягу возле моего бывшего роддома, не нарушу ли я какие-нибудь горские обычаи?

Ладно, но если не Беларусь, и даже не Москва с Синичками, то что тогда? А вот что! Моя ридна ненька Украина. Ведь я ещё пацаном года три подряд ездил к отцу в его село под Одессой. Помню, как встречали меня с автобуса мои многочисленные племянники, как мы шли по бесконечно длинной центральной улице, вдоль которой сосредоточились сотни дворов. Время от времени нам попадались на пути незнакомые мне пожилые дядьки, которые каким-то таинственным образом знали по именам всех моих сопровождающих и, выделяя меня из всей толпы, интересовались: — А этот чей такой хлопец? — Так это ж Сашко, сын дядьки Ильи, приихав до нас сала поисты. Та ты шо!? Гилькив сын? Та мы ж с твоим батькой, еще до войны! И начинаются воспоминания.

Вот если бы тогда, в те далёкие годы я бы решил обняться с Украиной, то это были бы самые искренние взаимные объятия.

Чтобы сегодня мне ехать просить силы у родной для меня украинской земли, для начала, мне как минимум, нужно будет пройти таможню, отстояв многочасовую автомобильную очередь на пропускном пункте. Конечно, можно ехать и зимой, но тогда ты на земле долго не полежишь. И ещё, теперь чтобы иметь право считать эту землю родиной, нужно владеть великим и могучим украинским языком. И здесь у меня никаких шансов. Я тут было как-то открылся украинским гастарбайтерам, что и я, мол, с ними одной крови, на что в ответ, они, вежливо улыбаясь, несколькими меткими фразами на своём певучем языке поставили кацапа, тобишь меня, на место. Справедливо посрамлённый, вдруг увидел себя в селе моего папы под Одессой. Вот я уже в предвкушении объятий с родиной, готовлюсь растянуться на тёплом песочке, и вдруг слышу за спиной: — Эй, москаль, тут бесплатно не лежат, гони десять баксов за шезлонг тогда и откисай.