Преодоление

А наутро ротный строит подразделение и говорит: — Ну, что вы за люди такие?! И рассказывает всей роте историю о том, как пятеро замкомвзводов решили перед отъездом помириться и хотя бы один раз за службу почувствовать себя боевыми товарищами. После того, как они уже разошлись по койкам и легли спать, то стала им каждому приходить в голову одна и та же мысль, что я-то вот, конечно, ничего ротному об этом ночном распитии не доложу, а ведь Иванов-то доложит, а уж Петров, так тот точно застучит. Пожалуй, нужно их опередить. — И что вы думаете? Продолжает ротный,— все пятеро ваши командиров пришли ко мне ещё до подъёма, и каждый настучал на остальных. Ну, вот что вы за люди такие? Как же вы на гражданке жизнь продолжите?

Уже на стажировке в войсках, я служил в штабе одного из военных округов. Там и познакомился с одним солдатом взвода охраны. Этот взвод занимался охраной главных помещений штаба и непосредственно самого командования. Командиром взвода был прапорщик, который подчинялся непосредственно начальнику особого отдела, а тот парень, с которым я познакомился, был у него водителем. Смотрю, а он в пакет осторожно укладывает пустые бутылки из под водки. — Ты чего это, — спрашиваю его, — бутылки сдавать собираешься? — Нет, — отвечает. — На этой таре отпечатки пальчиков моего командира, вот я и рапорт по этому поводу уже подготовил.

И протягивает мне листок из тетрадки в клеточку, на котором было написано приблизительно следующее: такого-то числа прапорщик Иванов в рабочее время в служебном автомобиле совершил распитие двух бутылок водки, а потом проспал до вечера в этом же самом автомобиле. Порожние бутылки с отпечатками пальцев прапорщика Иванова к рапорту прилагаются.

Читаю и не понимаю: — Это что такое? Зачем? — А в увольнение хочу сходить, — отвечает. — Начнёт артачиться, я ему рапорт и предъявлю, и бутылочки пустые, тоже предъявлю. Он никуда и не денется.

Мы с ним разговорились, и оказалось, что у них во взводе все солдаты имели такие «хитрые» блокнотики. В них они заносили компромат на всех остальных сослуживцев. Прямо по фамилиям, он мне показывал, и на прапорщика тоже. И вот, когда кому-нибудь нужно было о чём-нибудь попросить другого товарища, то он доставал свою книжечку, и сперва зачитывал ему весь собранный на него компромат. Если тому, как в карточной игре, не хватало козырей выдвинуть взаимные обвинения, то приходилось идти навстречу. Информация друг на друга могла и перепродаваться. Короче, жили они весело. Неудивительно, что и дедовщина у них во взводе была зверская, так они искренне друг друга ненавидели. Вот как можно людей оскотинить.

Когда в 90-е эта эпоха уходила, я радовался, что вместе с ней уходит и то, что я всегда считал низким, недостойным свободного человека. Мы отрекались от тоталитарного прошлого, и наши дети будут расти совершенно другими людьми. Но только потом стал понимать, что для того, чтобы стать свободным, нужно стать личностью. А личность формируется в отношениях с Богом. Личность — это, прежде всего, понятие религиозное.

На днях подходит ко мне одна наша прихожанка, у неё сын сейчас отбывает срок в одной из исправительных колоний. Одно время пацан воевал в горячей точке. Видимо там его психика и повредилась. Сначала наркотики стал принимать, а, в конце концов, и человека убил. Сидит уже лет восемь. Мать его периодически навещает.

Рассказывает: — Меня мой Валерка спрашивает. Мать, что у вас там, на воле с людьми происходит? Кого вы к нам в зону присылаете? Откуда они такие берутся? Через одного не пойми, чем занимаются, всё друг дружку пасами лечат, мол, они экстрасенсы. Сектанты, что ли, какие? Фашисты появились. Один родную мать убил на «почве национальной нетерпимости». Она ему, видишь ли, сказала, что люди других национальностей тоже люди. Нет плохих национальностей, есть плохие люди. Не смог он этого вынести. Дочь стала за мать заступаться, так тот и сестру убил.

И самое главное, мать, я с таким ещё не сталкивался. Эти новопришедшие, вот смотришь на них, руки тебе готовы целовать, угодничают, шестерят, но как только, что за тобой заметят или услышат, так и бегут тебя закладывать. Раньше, и это ни для кого и не было секретом, в каждом отряде были свои осведомители. Их знали, и при них старались ничего лишнего не говорить, да и вообще, поменьше с ними общаться. А эти, никого не таятся. Они прямо таки ждут, когда ты в чём-нибудь проколешься, и наперегонки спешат донести. Уж и администрация не знает, что сними делать. Слух идёт, хотят, мол, старосидящих от новопришедших отделить, настолько мы с ними разные.

Мать, а мне ведь через несколько лет на волю выходить. И ты знаешь, как подумаю, в кого вы за эти годы успеете превратиться, страшно становится. Как же мне тогда жить среди вас?

За себя и за того парня