Преодоление

Я люблю мой Гродно, город, который считаю своей малой родиной, и куда я переехал вместе с родителями ещё восьмилетним мальчиком. Здесь прошло моё детство, моя юность. Не всё вышло так, как хотелось бы и как я тогда планировал. Не получилось стать офицером: в последний момент, наперекор всей логике событий, я взял тайм аут и поступил на время в сельхоз.

Неожиданно для себя я так увлёкся прикладной биологией, что перестал помышлять о карьере военного. Учёба в институте, новые взрослые товарищи — всё это было совсем по-другому, чем в школе. Мы работали в студенческих стройотрядах, занимались в научных кружках и ставили опыты на животных, ездили в Минск на профильные олимпиады. Всё это было здорово. Каждое утро я спешил на автобус, ехал на лекции. Потом, вместе с другими студентами, в перерывах между занятиями мы мчались из одного учебного корпуса в другой. И везде успевали, даже про буфет не забывали. Мы были молоды, и нам было весело.

Так незаметно пролетели пять лет, а потом мы готовились к защите дипломов. И снова сновали по библиотекам, просиживали часами в читалках. И вот, наконец, защита. Почему-то я защищался 8 марта, в праздничный, нерабочий день. А после защиты, уставший и немного грустный, шёл не спеша привычным маршрутом по дороге, где мне был знаком каждый камешек. И в этот момент я подумал:

— Всё, Саша, твоя беззаботная юность закончилась, и ты вступаешь во взрослую жизнь. Через месяц-полтора тебя призовут в армию, и ты уже не скоро вновь увидишь эти здания, пройдёшь этими улицами и почувствуешь под ногами привычную неровность камней этой старой булыжной мостовой.

Через две недели нам вручали дипломы, а ещё дней через десять мне доставили повестку в военкомат. До призыва оставалось ещё больше месяца. Не хотелось сидеть дома без дела, и тогда я решил поехать по месту своего распределения, пожить в колхозе хотя бы пару недель.

В деревню отправился 1 апреля — в день смеха и день рождения моей мамы. Деревня как деревня, колхоз, правда, не миллионер, но так всё чистенько, дома деревянные и аккуратно покрашенные. Вот только людей почему-то нигде не было видно. Подхожу к центру, смотрю, а на площади, возле колхозной управы, толпа народу. И стоят они молча, никто не улыбается. Вокруг тишина, даже привычного шума моторов не слыхать.

Стал подходить к людям, и они почему-то расступились. Прямо передо мной на возвышении стоял большой закрытый гроб, а слева и справа от него — солдатики в парадной форме одежды с автоматами в руках. В то время я даже и перекреститься-то не умел, понимал, что нужно как-то отреагировать, но не знал как. И потом, всё это случилось так неожиданно, что невольно отпрянул назад. Тогда я ещё боялся мёртвых.

Уже после похорон председатель колхоза рассказал мне, что как раз в этот самый день моего к ним приезда вернулся домой из Афгана их деревенский паренёк, только, правда, в цинковом гробу. Аккурат 8 марта он получил пулю в живот… После ранения, ещё с неделю промучившись в госпитале, умер. В своё время колхоз посылал его учиться к нам в институт, но знаний поступить у пацана не хватило. Решил, что потом, после армии, через рабфак поступит. Отучится и вернётся в родную деревню.

Две недели я гулял по окружающим деревню полям и лесам, смотрел, как живут люди, а потом предъявил председателю повестку.

— Так тебе в армию? Ну что же, иди, служи, будет желание, приезжай к нам. А пока — удачи тебе, солдат.

Помню, как возвращался домой. Автобус запаздывал, ждать пришлось долго. Потом трясся в хвосте старенького пыльного «Икаруса», людей было мало. Сзади меня сидели двое призывников и пили самогон, закусывая домашней «пальцем пиханной» колбасой. А у меня нечего было поесть. Как увидел ту колбасу, так всё внутри заныло от голода. А ребята эти, словно догадались, протянули мне полстакана свекольного самогона и целый круг колбасы с хлебом. Я с отвращением выпил эту вонючую «цукровку». Ну, не обижать же ребят, правда? Зато потом колбасы поел.

Сперва ехал и думал об этих ребятах, что тоже вместе со мной скоро наденут солдатскую форму, а потом почему-то вспомнил того парня, которого хоронила деревня в день моего к ним приезда. Стал вспоминать рассказанное председателем и сопоставлять даты его ранения и смерти. И у меня выходило, что он был ранен в день моей защиты, потом всю неделю, пока мы с друзьями праздновали окончание учёбы, он умирал в госпитале, теряя сознание от боли.

А ведь он пытался поступить к нам в институт, мечтал стать агрономом или зоотехником и работать у себя деревне. Не поступил и ушёл воевать. Но ведь это я мечтал стать военным, я должен был идти воевать, а не он. Но если я не пошёл, то пошёл этот деревенский мальчик — кто-то ведь все равно должен был идти. А что, если это мы с ним поменялись судьбами, и он получил предназначенную мне пулю? А я даже имени его не знаю. «Нет, нет, — убеждал я себя, — такого не может быть. Это в тебе говорит самогон».

В день отправки прибываю в военкомат. Прапорщик, недовольный моим внешним видом, велит постричься наголо. Связался с отцом: