Наш директор, Василия Петрович, мечтал установить во дворе школы памятник генералу Карбышеву, и об этом, как об идее фикс, он говорил нам в течение многих лет. Мы постоянно всей школой зарабатывали на этот памятник. Собирали макулатуру, металлолом, выезжали на поля и убирали картошку, убирали мусор с окружающих школу улиц. Удивительно, но от этой работы не отлынивали даже Мишка Гемельсон, лодырь и фантазёр, со своим неизменным приятелем Ежиком Сауком. Да, и вообще, нам нравилось собирать металлолом, даже соревновались класс с классом, кто больше притащит. У нас в «Г» классе учились ребята с приводами в милицию, и вообще, такие, хулиганистые. Их заводила, здоровенный второгодник, Вовка Степанов, вдохновлял своих орлов: — Пускай каждый день, с утра до вечера, мы будем собирать металлолом, но обойдём всех. Так оно и получилось, эти целеустремлённые ребята из «Г» класса завалили школу всякой металлической дрянью, и потом ещё многие из того района, где стоит наша школа, приходили искать в этих кучах своё пропавшее имущество. Народ рвался к победе всеми возможными способами.
И, вот, наконец, был отлит большой бронзовый бюст, который и водрузили на постамент во дворе нашей школы к тридцатилетию победы над фашизмом. Генерала изобразили по грудь, волевое лицо, и глаза, смотрящие прямо перед собой. Он был весь устремлён вперёд, несмотря на то, что руки у него были связаны. Правда, рук автор не отлил, видимо не хватило нашего металлолома, но в общем замысле это угадывалось.
Размышляю сегодня о той эпопее с памятником и поражаюсь мудрости нашего директора, ведь он от нас не требовал клянчить деньги у родителей, он нас самих заставлял работать. Они все воевали, и наш директор, и Сергей Степанович, а на пиджаке у физика, в день открытия памятника я насчитал четыре ордена Отечественной войны. Директор мудро и ненавязчиво, закладывал в наше сознание образ генерала Карбышева, человека мужества и чести.
А мы тогда ещё были глупыми, нам хотелось похулиганить, посмеяться. Уже, как-то в мае, когда окна в классах весело распахнулись в предчувствии летних каникул, у нас во дворе возле памятника проходило какое-то мероприятие. То ли это был урок для малышни, то ли гостей принимали, точно не помню. Но помню, как Игорь Кирко, прицелившись, ловко метнул в памятник кусок мела. Мел угодил точно в голову генералу, и полый бюст отозвался на удар звуком, похожим на гудение набатного колокола. Кто-то из наших испугался такой дерзости, кто-то стоял и молчал, Игорька никто не осудил, правда, никто и не поддержал.
Мы тогда ещё много чего не понимали, и не представляли себе, как сложится наша жизнь. Мы были молоды и веселы, нам хотелось смеяться и радоваться жизни. А взрослая жизнь обещала быть интересной и манила нас к себе распахнутыми объятиями.
После окончания школы мы разбежались в разные стороны, кто-то пошёл учиться, кто-то работать. Со временем связи потерялись, и я долго ни о ком ничего не знал. Только однажды, уже после развала Союза, приехав к родителям, и включив телевизор, увидел Сашку «совёнка». Он шёл вслед за очень большим начальником и нёс его папку. — Вот это здорово, — обрадовался я, — значит, всё-таки Сашка чего-то стоит, раз такой человек обратил на него внимание.
Прошло много лет, как мы окончили школу, я к тому времени уже стал священником, и однажды меня пригласили к умирающему старику. Вернее пригласили моего духовника, отца Павла, а он взял меня с собой. Старика звали Василий Иванович. — Слышь, Сашка, чисто как Чапая, — говорил батюшка. — Я тебя специально с собой взял, «Чапая»-то я давно знаю, но хочу, чтобы он тебе свою историю рассказал, полезно будет послушать.
«Чапай» сидел на диване в бедно обставленной комнатушке. Он был стар и немощен, и, тем не менее, в его словах и осанке ещё ощущалась сила. Свой рассказ он начал с того, что попал на фронт ещё в 42-ом. Был командиром отделения автоматчиков. Ему везло, он провоевал почти два года и практически ни разу не был ранен. Участвовал в форсировании Днепра, его отделение одним из первых закрепилось на противоположном берегу, и до подхода основных сил удерживало плацдарм. Потом от штабных он узнал, что его представили к высокой правительственной награде, но вручить орден не успели. В одной из стычек с противником его контузило, и он пришёл в себя уже в немецком плену. Многое испытал бывший сержант, пройдя через пересылочные лагеря, пока, в конце концов, не оказался в Австрии в Маутхаузене.